Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение
Шрифт:
– Голоса исчезнут, доктор? – спросил он, вставая.
– Я подберу вам лекарства. Выпишу успокоительное на ночь.
Он кивнул в знак благодарности и вышел в коридор. Я наблюдал, как его завели обратно в камеру на шесть коек, и понял вдруг, что разговаривал с ним почти целых два часа. Я потерял всякое чувство времени.
Итак, я записываю некоторые из первых своих наблюдений о психическом состоянии Фрэнка, и тут в открытой двери появляется один из тюремных служащих.
– Тук-тук, – постучал он.
У офицера Шопена
– Вам нужно это увидеть. – Он попросил меня следовать за ним и казался довольно настойчивым. Мы разговаривали пока шли.
– Я собираюсь добиться перевода Фрэнка в сорок восьмую камеру. Ему нужно пройти обследование в условиях отделения средней безопасности. Я направлял его в такое отделение – Лейквью, психиатрическая служба безопасности больницы Святого Иуды.
Шопен кивнул.
– Звучит неплохо. Он опять разговаривал всю ночь с голосами в голове.
Когда мы проходим мимо одной из камер, что справа по коридору, Билли, плохо обучаемый человек с ограниченными возможностями, прижимается носом к решетке:
– Мама придет навестить меня?
– Не думаю, – отвечаю я, не сбавляя шага. В то утро я повторил это уже раз десять. Мать Билли все еще находится в больнице после того, как неделей ранее Билли проломил ей череп. Он думал, что ее тело захватила какая-то злая сущность.
– Я должен был вытащить это нечто из нее, – крикнул он мне вслед.
Я остановился и повернулся к нему.
– Вам нужно принять лекарство, Билли.
Я понял, что оба мужчины напали на своих матерей.
Шопен остановился в конце коридора и отпер дверь. Он стоял там и ждал меня, как агент по недвижимости, проводящий осмотр дома.
Да, он небольшой. Но немного воображения и ведро краски… к тому же город совсем близко.
Я прошел мимо него в камеру.
– Тут все нужно хорошенько отмыть, – сказал я, пытаясь не дышать. С потолка свисала лампочка малой мощности, спрятанная за каким-то грязным оргстеклом, и моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку.
Камера была около трех метров в длину и двух в ширину. У стены стояла кровать, привинченная к полу. Я знал, что так выглядят клетки. Я также знал человека, который жил здесь. Его осудили за изнасилование, а отчет полицейской разведки связывал его еще и с импортом наркотиков и убийствами. Он не был приятным человеком. Я беседовал с ним около шести часов, и мне стало совершенно ясно, что психопатия – это только часть проблемы: на самом деле он глубоко больной человек и страдает ярко выраженным психозом.
Он думал, что выполняет божественную миссию, а масонское общество испытывает его веру. Ни один из этих фактов сам по себе обычно не приводит к постановке диагноза «психоз».
В
Мне потребовался месяц, чтобы отправить его в учреждение строгого режима, и его перевели туда буквально час назад.
– В чем дело, Шопен? – спросил я, немного раздраженный тем, что мой обход блока затягивается.
Он указал на стены, как будто ответ очевиден.
– Все вокруг вас, док.
Стены были обшарпаны, и на них не хватало кусков штукатурки. Там виднелось несколько надписей и аккуратный узор примерно на высоте груди.
– Он не спал всю ночь, царапая это.
Я прошел в конец камеры, где сквозь зарешеченное окно проникало немного света.
«Доктор Бен Кейв».
Сначала я действительно не заметил надпись – она была такой маленькой, хорошо если размером с газетный шрифт. Она была аккуратной, ровной и правильной. И, когда мои глаза застыли всего в 15 сантиметрах от нее, я смог хорошо разглядеть буквы.
«Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв».
Я насчитал восемь полных рядов.
«Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв»…
– Это мое имя, – вырвалось у меня. Шопен медленно кивнул. Я окинул взглядом стены.
Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв… Мое имя было написано повсюду. Я подошел к Шопену и отодвинул его в сторону. Я прошел мимо двери, повернул и добрался до кровати.
Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв…
– Черт, – выругался я, когда сделал полный круг.
Я сел. Шопен поморщился, и я сразу понял свою ошибку.
– Черт, – снова сказал я, но продолжал сидеть на грязной простыне. Вставать казалось бессмысленным.
Он написал мое имя, не разу не сбившись, сделав восемь полных кругов по камере.
– Вы в порядке, док? – Шопен был хорошим человеком и видел, как меня поразило увиденное. – Я просто подумал, что вам стоит это увидеть. Извините.
– Спасибо, – тихо сказал я, гадая, есть ли у меня в машине запасная пара брюк.
Я снова прошелся по камере, загипнотизированный своим именем. Некогда такое родное и знакомое, теперь оно казалось чужим и враждебным, направленным против меня.
Было видно, откуда он начал писать, но у этого «послания» не было ни конца, ни развязки, оно не содержало никакой угрозы. Он просто остановился и все. И не оставил ничего, из чего можно было бы вывести хоть какие-то эмоции.
Я рассказал эту историю друзьям, некоторые из которых были психиатрами, и все они пришли к выводу, что меня напугали эти настенные надписи. Да, так оно и было. Но было и кое-что еще.