Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

Кейв Бен

В тот вечер я пришел домой в брюках от спортивного костюма и рассказал своей жене Джо, что произошло.

– Я собираюсь обучаться судебной психиатрии, когда закончу свои исследования, – объявил я.

Судя по ее реакции, она не сильно удивилась.

– Нам надо будет установить сигнализацию в доме, – добавил я.

Она оглядела меня с ног до головы.

– Ты ходил в спортзал?

Я много разговаривал с людьми, которые из-за пристрастия к азартным играм лишились способности нормально распоряжаться деньгами, потеряли свои дома и семьи. Так вот они рассказывали мне, что стали зависимыми с того момента, как получили первый крупный выигрыш. Моим

первым большим выигрышем, скажем честно, стало чтение собственного имени на стенах камеры. Я был в ужасе, но возбуждение намного перевесило страх. Я оказался на крючке.

А что насчет Фрэнка?

Три недели спустя он отправился в Лейквью. Учитывая смягчающие обстоятельства, его осудили за непредумышленное убийство, а затем выпустили, когда я спустя несколько лет начал работать там консультантом.

А что с человеком, который писал на стене?

Он живет своей жизнью, подробнее я расскажу о нем чуть позже. Еще я расскажу вам о двадцати пяти годах работы в тюрьмах и охраняемых больницах, о диагностике и лечении людей с психическими расстройствами в системе уголовного правосудия и о работе в качестве свидетеля-эксперта.

Я РАССКАЖУ ВАМ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ В МИРЕ СУДЕБНОЙ ПСИХИАТРИИ.

Это рассказ о моих пациентах и обо мне. Это книга о том, чему мы научили друг друга и как этот опыт изменил меня.

Это книга о том, что касается всех нас, и о том, чего мы больше всего боимся.

Дом с видом на Лейквью, двадцать пять лет спустя

Мой кабинет невелик, но именно там я провожу бoльшую часть своего времени, если не осматриваю пациентов в отделении. Здесь я нахожусь и сейчас, окруженный записями, сделанными на протяжении всего времени, что я работаю в судебной психиатрии.

В ЭТОМ ОТДЕЛЕНИИ ЛЕЧАТ ПРЕСТУПНИКОВ С ПСИХИЧЕСКИМИ РАССТРОЙСТВАМИ, ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ РАНЬШЕ НАЗЫВАЛИ НЕВМЕНЯЕМЫМИ ПРЕСТУПНИКАМИ.

Здание больницы окружено пятиметровым забором, глядя на который сразу понимаешь, где именно ты находишься, если вы, конечно, представляете, что такое пять метров, – а это, к слову, почти на метр выше двухэтажного автобуса.

Когда больницу только строили, местные жители выступали против такого соседства. Я же в момент, когда рассматривалась заявка на планирование, стригся и брился в местной парикмахерской.

– Это отвратительно, если хотите знать мое мнение, – сказал парикмахер. – Нам здесь такое не нужно. Это приличный район. – Он покрыл пеной мою щетину. – Итак, чем вы занимаетесь?

Я бы ответил, если бы не острая бритва у моей шеи.

На самом деле охраняемое подразделение всегда работало тут, правда, оно было меньше, чем сейчас, но тем не менее функции выполняло те же. При этом местные жители практически о нем не думали.

Мой кабинет – это унылая каморка с серо-пепельными стенами: письменный стол с одной стороны, книжный шкаф – с другой и два больших картотечных шкафа, обрамляющих окно, выходящее на теннисный корт.

Бухгалтеры поймут, о каком цвете я говорю. В помещения со стенами точно такого же оттенка, случается, попадают их клиенты, когда они получают неожиданно большой налог. Врачи в отделении неотложной помощи знают его по пепельному выражению лиц у жертв сердечного приступа, когда их только что увезли на машине скорой помощи от того самого бухгалтера.

Даже вертикальные жалюзи, закрывающие теннисный корт, серые – чуть темнее, чем картотечные шкафы,

скорее цвета мокрого асфальта, но все равно серые. Последний раз я опускал жалюзи шесть или семь лет назад, тогда еще отвалилась одна из вертикальных половинок. Теперь там зияет щель, и я всегда обещал себе, что прикреплю отвалившуюся планку обратно, но так и не сделал этого. Всегда находились дела поинтереснее.

Кресло, которым я пользуюсь, похоже на большинство офисных стульев на ножке и пяти маленьких колесиках. Спинку и сиденье можно регулировать – вверх, вниз, вперед и назад. Одно из колесиков постоянно поворачивалось не в ту сторону всякий раз, когда я проталкивался от стола к картотечному шкафу, и стул буксовал, как неподатливая тележка из супермаркета. Поэтому я снял сломанное колесико.

Я думаю, я немного похож на свое кресло. Оно все еще шатается, но теперь более предсказуемо, и я знаю, как правильно его сбалансировать. Сиденье, кстати, не серое, а темно-бордовое. Я не знаю почему, но это немного тревожит.

Вид на теннисный корт совсем не такой, как вы могли бы себе представить. Последний раз им пользовались двадцать лет назад, и с тех пор он находится в состоянии благородного упадка. Иногда тихими вечерами, когда я работаю допоздна, мне кажется, что я слышу призраков из предыдущих поколений игроков: вот пациент, разминающийся перед сетом со своим врачом. Они обмениваются милыми шутками типа: «Доктор, как вы думаете, мой Эдипов комплекс пройдет, когда отец умрет? Кстати, классный удар».

Теперь вместо этого поля переполненная автостоянка, вся в колдобинах и лужах. И на дворе не нежный летний вечер, как пятьдесят лет назад, а холодное серое утро: едва светает, и завтра мой последний день в Лейквью.

Я слышу знакомые шаги Энтони за моим окном и мельком вижу его сквозь щель в жалюзи, он со стажером входит в здание. Я не уверен, что работал бы здесь, в больнице Святого Иуды, если бы не Энтони. Он был лучшим из коллег и лучшим из друзей.

– Суд был очень впечатлен моими показаниями, – слышу я его слова. – Не часто удается добиться признания невменяемым, особенно так быстро. Он жуткий параноик. Давайте увеличим дозу оланзапина до двадцати миллиграммов и попробуем дать ему немного клоназепама – двух миллиграммов должно хватить.

Мой взгляд возвращается к ржавому, гниющему ограждению вокруг теннисного корта. Оно резко контрастирует с плотным забором вокруг отделения – тот бетонный монолит напоминает всем, что это место особенное, здесь врачи задерживают пациентов и ограничивают их свободу.

В МЕДИЦИНЕ ЕСТЬ ТОЛЬКО ДВЕ ОТРАСЛИ, В КОТОРЫХ ПАЦИЕНТОВ ДЕРЖАТ ВЗАПЕРТИ ПРОТИВ ИХ ВОЛИ – ЭТО ИНФЕКЦИОННЫЕ ОТДЕЛЕНИЯ И ПСИХИАТРИЧЕСКИЕ.

Высокий забор охраняет и тех, кто внутри, и тех, кто снаружи, – пациенты надежно закрыты от внешнего мира, а местные жители защищены от пациентов. Если не знать, что перед нами больница, то можно подумать, что это тюрьма. Каждый день я принимаю по пятнадцать пациентов, лежащих здесь в стационаре. У десяти из них шизофрения, у двоих – биполярное расстройство, а у остальных – смешанный набор нарушений: сложности при обучении, расстройство аутистического спектра, черепно-мозговые травмы или неврологические заболевания. У многих в анамнезе имеется злоупотребление психоактивными веществами – алкоголем, кокаином, крэком, амфетамином или героином, – и у большинства какое-либо расстройство личности. В целом пациенты молоды и содержатся под стражей в соответствии с Законом о психическом здоровье (англ. Mental Health Act, MHA).