Опасная игрушка

Гладышева Наталья

– Я тебе не дам этого сделать!
– Богиня приблизилась к застывшему на одном месте, словно сломанная игрушка, но уцелевшему Туману и прошептала.
– Твой выход, дорогой.

Маг сделал шаг вперед, закрыл глаза и дом, в котором засели аллэрны, окутался серебристой дымкой.

– Во имя тебя, Зитера, - торн стоял пошатываясь и смотрел на дело рук своих с удовлетворением.

– Удушье. Хороший ход, - одобрил Зикор.
– Но несколько запоздалый. У меня есть идея получше. Учись, сестричка. Своих надо не только на смерть отправлять, но и защищать. Игра начинает мне нравиться все больше и больше.

Очередной

смертник аллэрн выкрикнул имя Бога ради которого собирался умирать и рассыпался мелкими, серебристыми шариками, которые споро раскатились по мостовой, касаясь еще живых торнов, которые под гнетом воли Богини, реагировали на происходящее с подтормаживанием. Все, кого касался шарик, падали на мостовую, крича срывались на хрип и корчились в конвульсиях.

– Яд, - прокомментировал Бог Войны.
– Потрясающее зрелище.

Зитера очнулась от шока и, зарычав, бросилась на брата. Двое Богов начисто забыли о смертных, решив выяснить отношения здесь и сейчас. Огненные шары, змеи, ядовитые стрелы, шипастые хлысты — все шло в ход и обычным людям не было места в этой битве. Оставленные без присмотра выжившие торны и аллэрны, отошедшие от воздействия Богов, предпочли сбежать с поля боя, забыв на время о разногласиях.

Туман, еще какое-то время постоял на месте, тупо глядя в одну точку, но потом тоже решил отступить куда-нибудь туда, где не летают куски зданий, не проносятся над головой огненные смерчи, туда куда гнал инстинкт самосохранения, решивший проснуться от спячки.

Любить вопреки

– Что там происходит?
– я давно уже лежала в постели, вздрагивая от звуков, доносящихся с улицы.

– Ничего хорошего, - мрачно отозвался Урбан.
– Эти двое сошли с ума.

– Кто двое?
– мучительный кашель и сейчас мешал вытрясти так нужную мне информацию из гиганта.

– Неважно. Я спущусь вниз, проверю надежно ли заперта входная дверь.

Стоит упомянуть, что еще когда мятежники были у города, хозяин и большая часть проживавших в таверне предпочли похватать все что можно было и унести ноги за город. Или куда-то еще. А после того, как начался огненный дождь, оставшаяся часть постояльцев предпочла каменный подвал в соседнем доме. Так что сейчас, только я, да Урбан, остались в заведении. Возможность переехать как и остальные в подвал, хотя бы и таверны, был отвергнут нами, правда не сразу. Состояние моего здоровья не давало большого выбора и мы как обреченные на заклание жертвы напряженно ждали апокалипсиса, который не заставил долго себя ждать.

Глупо было надеяться, что нам удастся остановить мародеров, буде они решат навестить таверну, но выхода из ситуации все равно не было. Урбан раз за разом пытался пройти через открытый портал, но ничего не получалось. И мы как мыши надеялись, что от кота нас спасет тонкая стенка мышеловки. Напряжение с каждой минутой росло и великан все чаще и чаще спускался вниз, чтобы проверить запоры и вполне возможно попытаться укрепить их магией.

Грохот открывшейся двери заставил ослабевшую меня подскочить на кровати. Вот и пришло то, чего мы так боялись. Закуталась поплотнее в плащ и накинула на голову капюшон, надеясь что моя

половая принадлежность не бросится никому в глаза. Спустила ноги на пол, тяжело поднялась и пошатываясь пошла забиваться в угол. Каждый шаг давался ломотой в теле и головокружением. Но, упорно шла, цепляясь за стеночку. Обессиленная, сползла по углу за дверью и затаилась, стараясь не дышать.

Голоса, внизу голоса. Вроде не на повышенных тонах общаются и звуков драки нет. Возможно Урбану удастся договориться? Или может это все-таки не мародеры? Ответ на свой вопрос получила очень скоро. Дверь в комнату, которую у меня уже не хватило сил запереть, распахнулась, толкнулась о мои ноги замерла. Кашель, который я уже успела возненавидеть, предал меня, решив именно сейчас подступить к горлу. Как ни зажимала рот руками, долго давиться кашлем не получилось. Зашлась в приступе, не слыша как Урбан говорит:

– Ариадна, можешь не бояться, все хорошо.

Меня подняли с пола такие знакомые руки и поедал меня взглядом такой знакомый человек. Бережно подхватив мое безвольное тело, Туман донес меня до кровати, уложил, зарылся лицом в мои ладони, горячо целуя их.

– Ты жива, жива, - только и повторял он, под аккомпанемент моего кашля.

От рук он перешел к моему лицу, глазам, щекам, губам. Целуя, подбирая губами слезинки, которые непрошеными срывались с сомкнутых ресниц. Немного успокоившись, крепко сжал меня в объятиях, прижимаясь щекой к волосам.

– Я так боялся, что случилось непоправимое, когда не обнаружил тебя в лагере ни среди живых, ни среди мертвых, - немного отодвинулся, вглядываясь в мое заплаканное лицо.
– Теперь я не отпущу тебя и не позволю никому обидеть тебя. Все будет хорошо.

– Правильно, игрушку Зэйрану надо предоставить в целости и сохранности, - попыталась слабыми руками оттолкнуть мужчину от себя, но сил не хватило.

– Я виноват, - голос торна дрогнул.
– Ты даже не представляешь как много всего... Как мне тяжело нести все это... Но я давал клятву... Я обязан... Я не имею права на отступление... Но... Прежде чем судить... Ты должна знать... Я люблю тебя...

– До тех пор пока долг не позовет тебя, - устала бороться с его железными объятиями и обмякла, отвернувшись.

– Ты не понимаешь, - он говорил тихо, подбирая слова.
– Но в меня верят и я обязан довести до конца начатое. Как бы ни было тяжело. Даже не представляешь какую цену мне приходится платить и..., не уверен, что смогу после того, как добьюсь цели, жить дальше. С таким грузом не живут.

– Так расскажи, - теперь уже злые, мелкие слезы жгли глаза.
– А то вокруг у всех великие цели и тайны, все такие загадочные. А я просто хочу жить. Без тебя, без тайн, без войны.

– Посмотри мне в глаза, пожалуйста, я должен знать, - попросил он меня так нежно, что не смогла противиться и одарила его враждебным взглядом.
– Нет, не так, - ухватил меня одной рукой за подбородок, другой удерживая в плену.
– Я люблю тебя, слышишь!

Опустила глаза под его настойчивым взглядом, не желая выдавать обуревавшие меня чувства: желание поддаться на нежность и страсть его слов, обиду и горечь разочарования. Зачем ему правда, если он продал меня Богу за победу в войне? Пусть и утрирую, но суть остается практически той же.