Опасная игрушка
Шрифт:
Проливной дождь барабанил по покрытию телеги, монотонный шум должен был бы успокоить меня, но он будил только тревогу, тяжелую, лежащую камнем на душе. Слезы сами собой струились по щекам, усугубляя мою тоску. Действие заклинания кончилось, и я больше не могла оставаться равнодушной к своей судьбе, которая безусловно была незавидной. Я не помнила о себе ничего, совершенно не понимала куда меня везут и как дальше поступить.
– Эй, полукровка, - послышался шепот справа.
– Эй, ты слышишь меня?
Не сразу поняла, что обращаются именно ко мне. Неохотно повернула голову в сторону окликнувшей меня девушки и тихо спросила:
– Что?
– Если ты полукровка, то почему ты до сих пор жива?
– Э..., - я не знала что ответить
– Понятия не имею. Оставь меня в покое, ладно?
– Спесивая как все аллэрны, - недобро прищурилась девушка, чьи темные глаза сейчас выражала презрение.
– Знал бы папочка аллэрн о твоем существовании, придушил бы в колыбели.
Мне девушка показалась смутно знакомой, как ранее комнаты, светловолосые люди. Но как ни напрягала память, вспомнить где ее видела, не смогла.
– Лил, оставь ее в покое. Не видишь, она свихнулась, - вступила в разговор еще одна девушка.
После ее слов наступила тишина, никто больше не пытался заговорить со мной и я осталась наедине со своими грустными мыслями. Прежде чем отвернуться от девушек, успела заметить, что всего нас в повозке четверо, и что каждая из пленниц связана. Больше ничего интересного в небольшом, закрытом пространстве не было.
Темный прибой, отдает сумасшествием в моей голове. Здесь нет звуков, и не сразу я понимаю, что это ток моей крови по венам кажется мне прибоем. Каким бы счастьем было сойти с ума. Но и этого я не могу... Тэйтан. Имя звучит сладко, имя произносится мной с ненавистью. Ты превратил меня в глупую игрушку, не способную противостоять никому. Я ненавижу тебя, Тэйтан. Если бы я могла убить тебя, я бы это сделала не колеблясь. И снова шум, надоедливый, глухой, накатывает, затихает... мне страшно, мне не хочется жить, мне не хочется помнить. Но у меня нет выбора. Что мне еще остается?
Тэйтана не мучила совесть. Он предвкушал возвращение и радость встречи с Ри. Но не только к Ариадне постоянно возвращались его мысли, опасный пленник, над чьей памятью пришлось поработать до отъезда, и который сопротивлялся воздействию, тратя на это крохи сил, которые каким-то чудом сумел накопить в обход канала. Туман, выглядящий сейчас живым мертвецом, наводил на тяжелые мысли.
Тэйтан впервые с того момента как получил Силу, задумался о собственной участи. Если и у него заберут могущество, ведь был разговор об идентичности Силы доставшейся Второму и Туману, то Тэйтан окажется в том же положении, что и плененный торн. Почему Зорет не хотел сначала пользоваться Силой, а потом все-таки использовал ее против детей? Ведь это было глупо - давать Силу Второму, ради того, что делать не пришлось, а Верховный Бог сделал сам. Кроме того, Зорет обещал проследить за использованием подаренного могущества, но не сделал этого. Почему? Слишком много странностей и несостыковок. К чему ведет пользование подаренным могуществом? Ни к чему хорошему, об этом говорила интуиция и странности в поведении Богов. Но как же тянуло его использовать. Словно тихий голос безумия нашептывал сладкие обещания, манил, подбивал, задурманивал. И стоило больших усилий не слушать его и мыслить здраво. Не власти хотелось аллэрну, а спасения мира от рронов, изменений в самих аллэрнах, в устройстве общества. И если судить по Богам, им Сила не помогла воспрепятствовать рронам. Но голос все нашептывал, говорил, о том, что может подарить любовь Ариадны, изменения в обществе, изменения в аллэрнах. Голос говорил о том, что уж это-то будет подвластно Второму, стоит только захотеть. Голос искушал, голос умолял. Но странно, если использование Силы для того, чтобы сыграть в нечестную игру с Ариадной, далось ему без колебаний, то сейчас он не хотел лишний раз применять могущество. Хоть и пьянила его мысль о том, что может все, все что угодно.
Дорога до границы, оказалась вполне спокойной и на подобные споры с собой, на борьбу с подаренной Силой, которая так и
Дорога до границы заняла пять дней. Когда караван останавливался, нам давали возможность пройтись возле повозок и уединиться на пару минут в кустах, но не спускали с нас глаз. Словно мы — четыре девушки — были бесценным грузом, на который положили глаз разбойники, либо являлись преступницами, которым никак нельзя было дать шанса уйти от правосудия.
Девушки торнчанки больше не заговаривали со мной, записав в психи. Между собой же они изредка перешептывались. Руки нам развязали, и почему-то на одну меня, наложили чары, сковывающие движения. Знать бы еще почему. Моя память отказывалась мне служить, поэтому причины так и оставались тайной за семью печатями. На третий день, к нашему каравану присоединилось еще несколько повозок и нас — девушек пленниц — стало больше. В одной из присоединившихся повозок, везли пятерых красивых торнчанок.
Граница никак не обозначалась, просто в один прекрасный момент повозки остановились на полянке в лесу. Нас заставили выйти, пересчитали, выстроили цепочкой, и повели по тропинке, упирающейся в густой кустарник. Никому из нас не хотелось продираться сквозь колючие ветки, но и не пришлось. Первый из стражей, шагнул в кусты и исчез, те, кто шли рядом с нами, конвоируя, заставили и нас всех, по очереди, сделать шаг в кустарник. За ветвями коего простиралась, как оказалось, степь. Трава, трава, трава, невысокие холмы и постройки. Поселок, довольно большой, разместился между двумя холмами, на которых возвышались вышки. Не иначе как для возможности видеть опасность издалека. Вокруг поселка высилось мощное заграждение из камня, которое неплохо просматривалось с холма, на котором мы стояли. Пять из семи аллэрнов, которые подгоняли нас у кустарника, остались с нами, двое вернулись обратно и скоро закипела работа. Почему-то повозки не стали переправлять на эту сторону.
Обернулась, пытаясь понять как так быстро лес перешел в степь и не смогла удержать удивленного возгласа. Позади нас ничего не было, только мутное марево, которое дрожало, и казалось живым. Оно передвигалось, то вперед, то назад, и будто бы дышало. Жуткое ощущение.
Тюки, свертки, мешки грудой складывались на холме, а мы все стояли на холме. Девушки обменивались впечатлениями, а я смотрела на поселок и пыталась понять как теперь сложится моя жизнь, которая и так уже была растоптана, разломана и превратилась во что-то столь загадочное, что можно было сойти с ума, пытаясь хотя бы вспомнить.
Черные точки выехали из поселка и направились к нам. Постепенно стало возможно разглядеть, что это всадники на толотах. Следом за ними, в отдалении двигались телеги, тоже в сопровождении всадников, темноволосых всадников торнов. Я не совсем понимала, почему это меня так смущает. Ведь торны вполне миролюбивые люди и их используют как раз в качестве грузчиков, если моя дырявая память мне верно подсказывает. Наконец, еще немного подумав, поняла что именно меня смущает. Луки и мечи. Вот уж что аллэрны никогда бы не позволили торнам взять в руки без весомых на то причин. Что-то странное происходит на этой границе. Хоть и воспоминания, касавшиеся лично меня, не хотели возвращаться, зато о ситуации в стране я более-менее в состоянии была отдавать отчет. Вот только откуда те знания, хоть убей, вспомнить не выходило.