Опасная тихоня
Шрифт:
А вот за стеной возникла пауза. Богаевская совсем не торопилась явиться пред мои ясные очи, но я мысленно поклялась себе, что не сдвинусь с места, пока ее не увижу. В крайнем случае свернусь у дверей, как верная псина, и буду трогательно поскуливать в ожидании, когда она наконец до меня снизойдет. Для себя бы я такого никогда не сделала, а для Наташки сделаю.
Видно, мои телепатические пассы настигли примадонну даже сквозь стену, потому что она все-таки возникла в дверном проеме смежной комнаты. И я сразу заметила, что со вчерашнего дня она здорово осунулась. Впрочем, не исключено,
— Разве мы с вами договаривались? — Она приподняла красиво очерченные брови.
— Нет, — покачала я головой, — мы с вами не договаривались. Просто… я вчера была в аэропорту… А сегодня я узнала, что вы отказались выступать… С чем это связано, если не секрет?
— Это связано с тем… — Она прикусила нижнюю губу. — Слушайте, мы с вами об интервью не договаривались и… и вообще мне некогда, я уезжаю! У меня самолет через час!
Если я что-нибудь понимаю в таких делах, прима была близка к истерике. Да что же все-таки происходит?
Снова вмешалась Майя, по-моему, вполне готовая меня растерзать.
— Немедленно вон! — гаркнула она и указала пальчиком, в каком направлении я обязана сверкать пятками.
А меня будто гвоздями к полу приколотили. Я понимала, что разумнее было бы уйти, вежливо извинившись, и не могла пошевелиться.
— Пожалуйста, покиньте мой номер! — попросила уже сама прима слабым прерывающимся голосом. — Понимаете, понимаете, я собираюсь…
Я повернула голову и увидела сквозь распахнутую дверь на кровати в спальне люкса тот самый чемодан, который накануне тащил импресарио, ныне оправдывающийся под фикусом перед Венькой за срыв контракта. Чемодан был открыт.
— Хорошо, — сказала я примирительно. — Вы не хотите поддерживать Пашкова, но чем же весь город-то провинился? Я, например, очень хотела послушать ваш концерт. И вообще… Вы же пятнадцать лет не были на родине!
Она побледнела еще сильнее, чем накануне в аэропорту, я даже заопасалась, как бы она в обморок не упала.
— Я не могу здесь выступать, понимаете, не могу! — с надрывом произнесла она. — И ни одной минуты здесь больше не останусь, понятно? Я плохо себя чувствую, я больна, я разбита. Что вы все, в конце концов, от меня хотите?
Я впилась взглядом в ее лицо и тихо, но твердо сказала:
— Я хочу понять, что вас так испугало. Вы прежде знали Пашкова, не так ли, и у вас остались о нем не самые приятные впечатления?
— Никого я не знала, с ними вообще договаривался мой импресарио, — ответила Елена Богаевская. — А вы-то, вы кто? На каком основании вы меня допрашиваете? Я разорвала контракт и согласна выплатить неустойку. Все!
Она сказала «все», но я знала, что в ее словах даже не полуправда, а сплошная ложь, за которой она скрывала испуг, точнее, даже какую-то давнюю боль. И очень может быть, этой боли уже пятнадцать лет. Поэтому я и повторила вчерашний вопрос Вислоухова:
— Вы здесь не были пятнадцать лет. Почему? Богаевская прикусила губу и отвернулась, а Майя, которая до сих пор только молча раздувала ноздри, снова бросилась на защиту примадонны. На этот
— Уходи, уходи, а то…
Не знаю, что подразумевалось под этим «а то», но я повторила свое сакраментальное «почему», обращенное к Богаевской.
И она обернулась и впилась мне в лицо страдальческими глазами, и из их глубин на меня выплеснулась ненависть, которая копилась в ней много лет, а досталась мне:
— Да, не была пятнадцать лет и еще пятьдесят не должна была здесь появляться, понятно? Да по мне, что в преисподнюю, что сюда!
Не очень-то ласково она отзывалась о своем родном городе!
Я не собиралась отступать:
— Дело не в городе, дело в Пашкове, ведь так? Богаевская больше не произнесла ни слова, ссутулилась и ушла в смежную комнату, громко хлопнув дверью.
Зато Майя еще крепче сжала мои запястья и процедила сквозь зубы:
— Вон! Немедленно вон! Иначе я вызову милицию!
— Уже ухожу, — выдохнула я, но у дверей все-таки обернулась и снова повысила голос, специально для Богаевской:
— Вам хорошо, вы уедете и все забудете еще на пятнадцать лет, а если вам повезет, то и навсегда. Так ведь проще, не правда ли? Выбросить все из головы, и с концами. Что вам, вы будете раскатывать по Европам, и до того, что происходит в некой российской губернии, вам нет никакого дела.
Майя захохотала мне вслед:
— Так вы, оказывается, из противоположного лагеря! Ну вот, теперь мне все ясно. Ищете компромат на политического противника, не так ли? А чужие жизни для вас — всего лишь разменная карта в политической борьбе! Так вот, можете передать своим хозяевам, что Елена Богаевская к политике не имеет никакого отношения. Ясно?
Неожиданно я поймала себя на мысли, что, по большому счету, Майя цитирует меня саму, а потому мне трудно ей возразить. Я бы даже не удивилась, если бы она обозвала политику выгребной ямой, как это люблю делать я, но, будучи женщиной утонченной, вращающейся в иных сферах, она предпочитала более высокий слог.
Я толкнула дверь и вышла в гостиничный коридор. На лестнице мне попался импресарио примы, со всех ног спешивший наверх. Ясное дело, они опаздывают на самолет. Через каких-то шестьдесят минут Елена Богаевская взойдет по трапу и благополучно забудет про нашу затерянную в снегах губернию.
Глава 9
— Ты где была? — так звучало Венькино приветствие.
— А «здрасьте» где? — вежливо поинтересовалась я.
— Какое тут, к дьяволу, здрасьте, — огрызнулся он, — когда все летит к чертям собачьим?
— Что именно летит? — Я сделала вид, будто мне неизвестна причина Венькиного дурного расположения.
— Прима номер выкинула. Отказалась выступать, представляешь? Это же нож в спину! Мы весь город афишами обклеили, а она нам такую свинью подложила. Как чувствовал я, что с этими… этими… меццо, как их, лучше не связываться! Вон Рябоконь не дурак — притаранил каких-то московских «Белок» — пять дебелых девок в колготках и лифчиках — чего еще народу надо?! А наш классику захотел… Вот и получил… «классику»! — От негодования Венька прямо позеленел.