Опасное искушение
Шрифт:
Я понял, что задержал дыхание, так как во мне, как зажженный фитиль, пронеслась слепая ярость.
— Кто это был?
— Не знаю, — сказала Бьянка. — Я так и не поняла. Он продержал меня там два дня в комнате с кроватью и кастрюлей, в которую я ходила в туалет. В конце концов, за мной приехал отец. Я знала, что он приедет, — она посмотрела в окно и провела рукой по основанию горла, где когда-то был ее медальон. — Он был моим героем.
Если бы меня не приводила в ярость мысль о том, что Бьянку преследовал и похитил неизвестный,
Я прикажу Хенрику найти этого ублюдка так же, как приказал ему разыскать бывшего парня Аиды, который ударил Бьянку по заднице. А потом сам покончу с ними обоими.
— После этого он перевез нас, чтобы мы были в безопасности. Перестал тратить на нас столько денег.
Пауза, похожая на икоту.
— Перестал проводить с нами так много времени.
— По мне, так он просто мудак, — проворчал я, когда мы пронеслись по мосту и наконец-то выехали на внешнее кольцо Манхэттена. — Ты романтизировала призрака, превратила его в то, чем он никогда не был.
— Что ты можешь знать об этом? — спросила Бьянка, в ее тоне сквозило подозрение. — Ты говоришь так, как будто знал его.
— Нет, — мрачно пробормотал я. — Я его не знал.
Сказать по правде, до меня доходили слухи о том, что Лейн Константин был хорошим отцом. Меня чертовски раздражало, что он любил своих детей, а Брайант — нет. Что бы я ни делал, чего бы он ни лишал меня, заставляя жить в его тени, я никогда не буду достаточно хорош для своего отца, потому что я не принадлежал ему.
Я больше не хотел быть хорошим для него.
Я хотел быть хорошим для своих братьев и сестер, даже для Лео, который на достаточно долгое время лишил нас своей защиты, и в свой кошмарный двенадцатый день рождения я был вынужден избить ремнем Картера.
Вот почему я делал это, подталкивал Бьянку к ее унижению и публичному позору Константинов.
Ради моих братьев и сестер и ради имени моего настоящего отца.
Если бы я только мог узнать его, может, я смог бы наконец стряхнуть с плеч ярмо Брайанта и стать другим человеком.
После этого мы замолчали, каждый из нас погрузился в свои собственные мысли. Только когда мы подъехали к «Метрополитену», Бьянка пробормотала:
— Думаю, что меня похитил Морелли или кто-то из их приспешников. Мне иногда снится в кошмарах лицо того человека, который меня похитил.
Меня прошиб ледяной пот.
— Что заставляет тебя так думать?
— Когда он говорил по телефону, то упомянул, что делает это ради семьи. С большой буквы «С». Он упомянул имя Брайант.
В голове зазвенело, как будто меня ударили бейсбольной битой по виску.
Неужели кто-то из семьи пытался похитить Бьянку? С какой целью?
Неужели этот человек все еще где-то там, ждет и наблюдает, когда Бьянка снова появится?
Если это был Брайант, то кому, черт возьми, он мог доверить это задание, если не мне?
— Кажется, ты только что проехал мимо, — тихо сказала Бьянка, и я заметил, что мы находимся в полуквартале от поворота к музею.
Я сделал глубокий вдох, надеясь, что это успокоит бушующее во мне торнадо.
Подвергал ли я Бьянку опасности, выводя ее в свет?
Я не хотел думать о том, что будет потом.
После того, как она узнает, что я Тирнан Морелли.
Я не знал, что у нее была такая история с моей семьей, такой сильный страх. После этого Бьянка бы не доверяла мне, не осталась бы в моем доме ни на минуту. Она не могла забрать у меня Брэндо, на самом деле, нет, но ей было почти восемнадцать, Бьянка могла подать заявление об эмансипации или сбежать.
Моя грудь наполнилась кислотой, жгучей и густой. Бьянка будет одна и беззащитна перед моими врагами, перед врагами Константинов, перед самими Константинами.
Что они сделают с внебрачной дочерью Лейна? Дочерью, которая должна была унаследовать значительную часть имущества Лейна.
— Тирнан, — позвала Бьянка и через мгновение провела нежной рукой по моему сморщенному шраму под тонким покровом щетины. Я вздрогнул от такой близости, вырвавшись из оцепенения. — Спасибо, что привез меня сюда сегодня. Это значит больше, чем я могу сказать.
— Это пустяк, — прерывисто произнес я.
Бьянка опустила руку, но улыбнулась мне, немного застенчиво, но чувствуя себя смелой.
— Знаешь, я почти уверена, что ты не такой уж монстр, каким себя изображаешь.
Я зыркнул на нее. Какого хрена люди продолжают намекать на это?
Она не вздрогнула ни от моего жеста, ни от того, что я протянул руку, чтобы смять в кулаке ее шелковистые локоны. Когда я притянул ее ближе, перегнулся через разделяющую нас консоль, ее губы приоткрылись, словно моя агрессия была ключом к замку ее возбуждения.
Но я ее не поцеловал. Я дышал в ее приоткрытые губы, задыхаясь от напряжения, вызванного необходимостью сохранять спокойствие, пока внутри меня бушевали противоречивые эмоции.
— Ты маленькая глупышка, если веришь, что во мне есть что-то, кроме зла, — предупредил ее я, потому что это было правдой, но еще и потому, что мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы Бьянка поняла. Мне нужно было, чтобы она знала, что положила себя на мой алтарь, а я лишь намеревался принести ее в жертву, вонзив нож ей в живот.
В затененной машине ее глаза казались черными, когда она подалась вперед и прикусила зубами мою нижнюю губу. Она потянула ее, скользнув зубами по чувствительной плоти, затем провела языком по приоткрытому уголку моего рта.