Опасное задание. Конец атамана(Повести)
Шрифт:
— Сейчас позову, дорогой сыночек, — скривила она жеманно губы и ушла в дом.
Быков мелко перекрестился. «Пронеси, господи Иисусе».
Через полчаса на веранде в белоснежной, как сахар, рубахе, в брюках и одетых на босу ногу шлепанцах появился Исаев.
— А, Быков, что стряслось? Зачем пожаловал? — спросил он, недовольно позевывая. Позади офицера — миловидная вдовушка.
— Кыргыз, ваше благородие, явился на пристань муку грузить.
— Киргиз?
— Так точно.
— Ну и ты решил, что я должен ехать помочь ему в погрузке?
За спиной
— Ох, Леня, ты неисправим.
— Он так бестолково докладывает, — на лице Исаева очень тонкая и очень снисходительная улыбка.
— Ох, не могу, Леня!
— Под кыргызом дончак их благородия поручика Ильиных.
— Ильиных?
— Так точно, ево.
— Ну?
— Может, кыргыз украл дончака?
— Может. Но об этом надо было киргиза, а не меня спрашивать. Надеюсь, ты спросил?
— Никак нет. Старшой по наряду Стрижнев не велел задерживать.
— И киргиз скрылся?
— На пристань, ваше благородие.
— Об этом и явился мне сообщить?
— Об ентом.
Офицер постучал костяшками пальцев по перилам веранды.
— Правильно сделал, молодец, — усмешка на его лице еще значительнее и тоньше, в глазах загорелись злобные огоньки и бросили багровые пятна на дряблые щеки.
— Рад стараться, ваше благородие.
— Ну, а если есаула уже нет в живых?
— Все могет быть.
— Машенька, принеси сюда китель и сапоги, — улыбнулся Исаев Шаповаловой и повернулся опять к Быкову. — Тащи воды, живо! Ведро там вон, у колодца. Польешь.
Быков побежал к срубу. «Ишь, вроде ниче встренул, добрый! Зубы скалит, ублажила, знать, Машка», — ухмыльнулся он довольно в бороду.
Офицер умылся, вытерся мохнатым полотенцем.
— Кто, говоришь, упустил киргиза?
У Быкова радостно екнуло сердце.
— Митька Стрижнев. Две лычки еще носит.
— А ты, скотина, что смотрел?
В воздухе просвистел кулак. Быков отшатнулся. Но Исаев умел бить коротко, с оттяжкой. Во рту у Быкова соленая каша. Кажется, что все зубы переместились на язык, ни одного в своем гнезде не осталось.
Офицер пошел одеваться. Быков залез в рот рукой, пошатал зубы. «Вроде бы один всего… Нет… два. Передние оба, язва… будешь теперь шепелявить».
Лютая ярость к Исаеву хлестнула в самое сердце, перехватила на миг дыхание.
— Ну, ладно, обожди, гад!..
И опять полчаса томительного ожидания. По веранде, гремя посудой, носилась старуха, и халат на ней пылал. Она роняла то вилку, то ножик. Торопилась.
Наконец Исаев пружинящей походкой спустился о крыльца.
— Я, возможно, завтра приеду, Машенька, — и вдруг удивленно округлил глаза: — Какую это клячу ты привел? Где мой Лотос?
— Несподручно было кидаться за ним. Думал кыргыза успеть прихватить.
— Несподручно!
Снова короткий тычок в подбородок.
— Ленечка, фу! — донесся с веранды протестующий голосок.
— Извини, Машенька, но этот кретин не Лотоса привел. На каком-то одре мне теперь придется трястись пятнадцать верст, — офицер лихо, не касаясь стремени, вскочил в седло и наметом вынесся со двора. Быков за ним!
«Он ведь это, тот самый… кыргыз-то!.. Он тогда гранату в моторку кинул. Как раньше-то не признал!»
Огрев каурого наотмашь плетью, Быков поравнялся с офицером. Он забыл про обиду, про боль. Помнил только закадычного дружка Прокопа Тулупова, порешенного этим дьяволом возле колодца на Джамбае.
— Ваше благородие, признал! Вначале быдто застило, а теперь признал. Тот самый это кыргыз, который гранату метнул в моторку, Тулупова порешил…
— Ерунду несешь, — растерялся Исаев.
— Истинный господь, тот это кыргыз!
Поручик пригнулся к луке и всадил в бока коню шпоры. Темнело. От накаленной за день степи несло неистребимыми ничем, даже морозами, горьковатыми запахами полыни.
На пристани
Избасар сидел на пристани в небольшой конторке, сколоченной из неоструганных досок. У пирсов, уходивших далеко в бухту, на легкой зыби покачивались нефтеналивные баржи и вооруженные пулеметами катера. На берегу — еще с детства запомнившиеся огромные металлические резервуары, покрашенные серебристой краской…
«Сколько в них нефти сейчас?»
Этот вопрос не давал покоя Избасару Джанименову. Он уже полдня торчал на пристани. За это время опытным рыбацким взглядом определил, какие из укрывшихся здесь кораблей и суденышек очень долго стоят у причалов и не собираются отшвартовываться, какие прибыли недавно или готовятся отчаливать. Все увиденное запомнил крепко. Смог бы с закрытыми глазами, хоть через год, нарисовать то, что увидел: и длинный сторожевой корабль с зачехленными орудиями, и две канонерские лодки, и колючую проволоку в четыре ряда вокруг резервуаров, окопы по бугру, новые казармы с коновязями и конюшнями, помещение пристанской охраны и все остальное. Он узнал уже, что в Ракуши осталось не больше полуэскадрона улагаевцев, что вторую неделю «Ардаган» бегает между Ракуши и Гурьевым, собирает солдат и отводит их в сторону Джамбая. Узнал, что даже орудия на буграх исчезли. Их тоже погрузили несколько дней тому назад на пароход.
В конторке, где сидит Избасар, распахнуто окно. Эта часть пристани считается коммерческой. Она отделена от другой колючей проволокой, там, за проволокой, расхаживает часовой. Из окна видно, как грузится мукой кургузый обшарпанный катерок с прогоревшей, залатанной трубой. Доверенный Жумагали, с которым приходится иметь дело Избасару, отказался грузить муку на подводы, заявил, что это невыгодно. Он решил отправить ее на косу водой. Доверенный — высокий тощий старик с морщинистым лицом и крупным, в виде сливы носом, ходил согнувшись и держался руками за живот. Звали его почему-то Блохой, между тем настоящая фамилия у него была Тараканов.