Опасные клятвы

Джеймс М. Р.

— Тео... — Он густо произносит мое имя, моргая на меня, его губы работают, словно пытаясь вызвать немного слюны из, должно быть, мучительно сухого рта. — Пошел ты...

— Нет, — говорю я ему почти с удовольствием. — Это то, что ты сделал с моей женой. И именно поэтому ты здесь.

Адрик моргает, словно начинает осознавать истинные последствия ситуации, в которой он оказался.

— Ты не знаешь, о чем говоришь...

Слова по-прежнему звучат невнятно, но уже не так сильно.

— О, думаю, да. — Я сужаю на него глаза, в уголках губ играет натянутая злая улыбка. — А то, чего я не знаю, ты мне расскажешь.

—

Я не буду... рассказывать тебе... дерьмо. — Слова звучат все отчетливее, давая мне понять, что он близок к полному сознанию. Я делаю несколько шагов ближе, наслаждаясь намеком на страх, который начинает расти в этих сердитых, льдисто-голубых глазах, устремленных на меня. Он из тех, кто хочет думать, что ничего не боится, но сейчас он поймет, насколько ошибается.

— Многие мужчины так говорят. И все они ошибаются. — Я подхожу к нему на расстояние удара, оценивая его, чтобы убедиться, что действие наркотиков достаточно ослабло. Затем я отступаю назад и с размаху бью его кулаком в челюсть с приятным звуком встречи плоти и кости, отчего его лицо дергается в одну сторону, разбрызгивая кровь.

— Это для моего собственного удовольствия, — говорю я ему. — За то, что лишил мою жену девственности. Дальше будет больше, не волнуйся.

Адрик на мгновение отшатывается, но, к его чести, приходит в себя немного быстрее, чем я мог ожидать. Меня это устраивает: чем дольше он будет держаться, тем дольше я смогу наслаждаться тем, как вымещаю на нем свой гнев.

— Я не принуждал ее, — умудряется он, выплевывая полный рот крови. — Она была счастлива трахнуть меня. Практически умоляла об этом. — Он усмехается, кривя верхнюю губу, которая не очень-то выдержала первый удар.

Я исправляю это вторым.

Мой кулак врезается в его верхнюю губу и нос, отчего он откидывается назад, достаточно сильно, чтобы опрокинуть стул, если бы он не был прикручен к полу. Он не издал ни звука, что я мог бы оценить, если бы не был так чертовски зол на него.

— Почему бы тебе не рассказать мне, как это произошло? — Спрашиваю я плавно, мой голос обманчиво тих. — Если я все так неправильно понял.

— Она была одинока. — Адрик сплевывает кровь. — Она была измотана тем, что сделал с ней Нароков. Она все еще приходила в себя, когда ее брат уехал в медовый месяц. — Он снова усмехается. — Любой мужчина поступил бы так же.

— За исключением того, что ты заботился о ней. Мне рассказывали люди, которые знают об этом не понаслышке, что именно ты вынес ее из комплекса Нарокова. Тебе недостаточно было заботиться о ней на расстоянии, чтобы защитить ее, да? — Я наношу еще один удар, и из его носа начинает течь кровь, еще больше ее стекает по подбородку из рассеченной губы. — Недостаточно, чтобы просто делать свою гребаную работу, не прикасаясь к ней?

— Да пошел ты! — Кричит Адрик, сверкая на меня глазами. — Она даже не была, блядь, помолвлена с тобой, когда мы...

Еще один удар, намеренный оставить его с синяком под глазом.

— Она собиралась обручиться с кем-то. Кто бы это ни был, ты обокрал его, и ты это знаешь. Но это еще не самое страшное, ты, гребаный ублюдок. — Я рычу на него. — Побои, это только за то, что ты взял. Остальное придет позже.

Он на мгновение отшатывается, удары начинают понемногу проходить.

— Я не дерьмо, — повторяет он, выплевывая на бетон еще одну порцию крови. — Я спросил, могу ли я ее поцеловать. Она

согласилась. И на все, что произошло дальше, она сказала да. — Я не заставлял ее и не принуждал. Она сама этого хотела. И после этого она тоже хотела этого каждый раз, когда я вставлял в нее свой член. — Адрик усмехается, глядя на меня из перемазанного кровью рта. — Единственное место, куда я ее не трахал, была ее маленькая сладкая попка, и теперь я жалею, что не сделал этого. Просто чтобы не осталось ни одной ее чертовой части, которую ты мог бы забрать себе.

На мгновение мир становится красным. Я надвигаюсь на него, нанося удары по лицу, по кишкам, врезаясь кулаком в его незащищенные яйца. Он наконец-то издает звук, глубокий, гортанный, который заставляет вздрогнуть даже Финна, но мне плевать на боль Адрика.

— Я должен отрезать тебе член за это, — шиплю я. — За то, что ты даже подумал о ней так, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. И уж тем более...

— Я кончил в нее. Это она тебе сказала? — Адрик произносит слова между задыханиями, с трудом втягивая воздух от боли, вызванной ударом в пах. — В ту ночь, когда она пошла встречать тебя на ужин к своему брату. Она всегда заставляла меня пользоваться гребаным презервативом или вынимать его, но я хотел, чтобы она сидела за этим столом с моим запахом на ней. Чтобы из нее вытекала моя гребаная сперма, пока она обсуждает свою помолвку с тобой.

Он начинает смеяться, грубым, почти истерическим смехом, сплевывая кровь прямо на меня.

— Из нее, блядь, текла моя сперма, пока она давала тебе обещания в чертовой церкви. Как тебе такое, Макнил? Я все еще трахал ее, пока она подписывала контракт.

Кажется, я на мгновение потерял сознание, услышав его слова. Никогда еще я не чувствовал себя настолько невменяемым, мучая человека. Обычно это методичная работа, определить, что нужно сделать, в какой последовательности, чтобы получить как можно больше информации с наименьшей болью. Человек, который больше ничего не может вынести, скажет все, что угодно, лишь бы это прекратилось, и не всегда то, что он скажет, будет правдой. Но человек, который считает, что у него еще есть шанс, который думает, что сможет оправиться от пыток, который верит, что может даже уйти, сохранив жизнь, скажет правду.

Здесь же все это исчезло. Я намерен оставить Адрика живым и в основном целым, поскольку хочу, чтобы он был на ногах, в сознании и был способен вынести все то, что я запланировал для него и моей лживой, коварной жены. Но я намерен сделать ему как можно больнее.

Я едва осознаю, что делаю, пока щипцы не оказываются у него во рту, зажатые вокруг зуба. Когда я вырываю его, он вскрикивает, на его лице смешиваются ярость и боль, каких я редко видел у мужчин. Он впечатляет - если бы только он был верен.

Адрик рычит на меня, почти по-звериному, когда я отбрасываю зуб в сторону.

— Зачем ты пришел сюда? — Спрашиваю я его, щелкая щипцами. — Почему ты решил последовать за ней в Ирландию? Кроме полнейшей глупости, конечно.

— Потому что она моя, — прошипел Адрик. — Она всегда была моей.

Я смеюсь над этим.

— Она замужем за мной, придурок. Даже если бы у нее был с тобой роман, она больше моя, чем когда-либо была бы твоей.

Адрик улыбается. Неприятно видеть, как человек, у которого только что вырвали зуб, губы и лицо опухли от побоев, улыбается с таким ликованием.