Опасные тропы
Шрифт:
Ельшин промолчал, задумался.
Брянцев приехал в сопровождении начальника административно-хозяйственного отдела Гришина. Директор завода принадлежал к той категории людей, возраст которых определить мудрено: ему можно было дать и сорок пять и шестьдесят. Среднего роста, коренастый, с лицом, о котором в книжках иногда пишут, что оно «будто вырезано из дерева», с коротко подстриженными волосами, обильной щетиной на щеках и подбородке, с невыразительными глазами, неторопливыми движениями. Одет он был в поношенный недорогой костюм, измятый в дороге. Гришин — полная противоположность директору: высокого роста, солидный,
— А-а… вот ты где! А я тебя разыскивал, нужен был, — сказал Брянцев Ельшину.
Поздоровались. Аня поцеловала дядю в щеку, кивнула Гришину. Брянцев поднял трубку телефона:
— Дежурного… Директор говорит. Найдите инженера Шаврова и попросите приехать ко мне… Да, да, домой. — Положил трубку, проворчал: — Вместе и обсудим этот вопрос, не откладывая.
— Какой вопрос, Василий Фомич? — поинтересовался Ельшин.
— Жалуется на меня товарищ, и, между нами говоря, правильно жалуется. Предшественник мой его в черном теле держал, я стал директором — тоже не балую. А в результате страдает важное дело.
— По-видимому, Шаврову мало того внимания, которое вы ему систематически уделяете? — догадался Ельшин.
— Неужели? — негодующе обратился к директору Гришин. — Вот ведь до чего неуживчивый человек!
Брянцев посмотрел исподлобья на собеседников, сказал устало:
— А зачем ему с нами уживаться? Дело-то действительно страдает. И какое дело! — повернулся к Ельшину: — Ты с опытами инженера Шаврова знаком, Виталий?
— Немножко, понаслышке, Василий Фомич, Раз секрет — мне ни к чему в него нос совать, — в голосе Ельшина слышалась сдержанная обида.
— Засекретить-то я его засекретил, да и забыл о нем, — досадуя на себя, признался Брянцев. — Ну, теперь все пойдет иначе, я в Москве слово дал.
Ельшин с готовностью произнес:
— Если моя помощь потребуется, только скажите, Василий Фомич, сил не пожалею…
— Спасибо, Виталий, может и потребуется твоя помощь. — Обернулся к Ане — А что мать?
— К встрече готовится, — улыбнулась девушка.
— Пойду, нагряну коршуном, — засмеялся Брянцев. Сказал Гришину: — А вы, Тарас Ильич, подождите пока, я быстро…
Гришин решил не мешать молодым людям, прошел в садик. Но разговор у Ани с Ельшиным что-то не клеился, а тут еще Пашка-инвалид без толку мотался взад и вперед, как всегда молчаливый, с погасшими глазами дегенерата. Потом появился инженер Шавров. Аня оживилась:
— Сейчас я скажу Василию Фомичу о вашем приходе, — и быстро скрылась за дверью.
— Присаживайся, Алеша, — по-хозяйски предложил Ельшин, но Шавров отказался.
Небольшого
— Как живем-можем, Алексей Иванович? — иронически обратился к нему Ельшин.
— Благодарю, не жалуюсь.
— Вот и неправда, жалуешься, и высоко жалуешься, аж в Москву. А то ли было бы обратиться ко мне за помощью, глядишь, может я кое-что и смог бы сделать… И как специалист авторитет имею, и в сем доме не чужой.
— Ну зачем же вам утруждать себя, — неопределенно усмехнулся Шавров.
— Зазнался, Алеша, — огорчился Ельшин. — Я к тебе, как друг…
Шавров недобро взглянул на Ельшина:
— Что-то не понимаю я вас, Виталий Ефремович… Слишком часто слышу от вас о нашей дружбе, а вот когда она была — не припомню.
— До чего же ты ершист, честное слово, — примирительно сказал Ельшин. — Вознесся, теперь и дружба моя тебе не нужна. Боишься, к славе твоей хочу примазаться? Мне твоей славы не нужно, да и не видно пока славы этой. Может, все твои опыты кончатся пшиком, еще ничего не известно. А забывать о той помощи, что я тебе оказывал, — нехорошо, Алеша.
Шавров помрачнел.
— Вы — инженер со стажем, я — без году неделя, из простых сталеваров, вуз окончил без отрыва от производства, все это так, — заговорил он со сдержанным гневом, — однако это еще не дает вам права демонстрировать ваше несуществующее превосходство надо мной, болтать о вашей мифической помощи мне.
Как бы развивалась эта беседа, сказать трудно, ее прервал Брянцев, радушно встретивший молодого инженера. Вскоре на веранде появился Гришин, неспешный, важный.
— Василий Фомич, — произнес он, осматриваясь, — где же хваленая картина, привезенная вами из Москвы? Что-то не вижу ее. Мне интересно, я ведь сам в некотором роде художник…
Брянцев шутливо ударил себя по лбу:
— Совсем забыл! Виталий, картину тебе привез. Перед самым отъездом нагрянул твой дружок, художник Васильев, и передал в подарок тебе эту вещь, на память.
Ельшин растроганно сказал:
— Спасибо вам, Василий Фомич. А Васильев — молодец. Я его творчество уважаю.
— Чего там уважать, не понимаю. Так — мазня какая-то. А где она? Ее увез Михеев, куда же он ее дел?
Откуда-то подала голос Степанида:
— А чевой-то тут в тряпке завернуто?
— Где?
— Да вот, около плиты.
Брянцев заглянул за дверь.
— Она и есть. Картину к огню поставил, ну и ну.
— От Сеньки иного и ожидать было нечего, — пренебрежительно заметил Гришин. — У него на уме только глупости.
Картину Ельшин с кухни притащил, но открывать не стал.
Вошла Зинаида Савельевна, предложила накрывать на стол в гостиной: к вечеру посвежело, того и гляди пойдет дождик. Брянцев пригласил Шаврова в свой кабинет для делового разговора. Ельшин снова уселся на диване с «Огоньком». Гришин нерешительно топтался рядом.