Опасные тропы
Шрифт:
— Она была очень красива?
— Да, очень. Между нами ничего, ну ничего не было. Она во всех отношениях настолько была выше меня, что, очевидно, это исключало возможность каких-либо чувств к ней с моей стороны. Я просто видел, что она красавица, умна, мила — и все. Видел, понимаете? Но ничего к ней не питал. Она была привязана ко мне. Потом, действительно, умерла… Я и сейчас не могу без волнения вспомнить об этом… И оставила мне письмо, о котором вы позволите мне не говорить…
— Вам тяжело? — с волнением спросила Аня.
— Да, мне все
— Что же помешало?
Он грустно улыбнулся:
— Если ранее я не понял душу девушки, которая любила меня, то теперь другая девушка не поняла мою душу. И я решил остаться одиноким. Так спокойнее, — он снова пытался шутить.
— Да за вас пойдет любая девушка!
— А я не хочу, чтобы любая. Я мечтал о большой любви… и, кажется, опоздал. А чтобы ко мне пристраивалась равнодушная душа — не хочу. Ну вот и вся моя исповедь. Разрешите мне теперь откланяться, пора, — он крепко пожал Ане руку и, пожалуй, несколько поспешно вышел.
Аня прошла на веранду — там возле присланной ему из Москвы картины сидел Ельшин.
— Любуешься? — Аня подошла и встала рядом. — А я ничего особенного в ней не вижу… Незамысловатый пейзаж, деревья, речка, рыболов…
Ельшин осветился улыбкой, радостью, благодушием, он не мог глаз оторвать от полотна.
— Художника Васильева надо уметь воспринимать, — с пафосом объяснил он, — и я умею… Шавров ушел?
— Ушел.
— Несносный человек, — Ельшин заговорил с неожиданным раздражением. — Его «новаторские» идеи житья не дают. На Василия Фомича в Москву пишет. А потом приходит и лезет за стол! Гадость какая-то…
— Шавров волнуется о важном деле…
— О деле! — Ельшин всплеснул руками. — Какой ты еще непосредственный ребенок! Впрочем, незачем забивать тебе голову.
Удивленно, с недоверием, она сказала:
— Но ведь ты же говорил мне, что Шавров…
— Говорил! — Ельшии горестно покачал головой. — По доброте моей стремлюсь видеть в нем хорошее, а он сам себя подводит. Характер у него мерзкий, неуживчивый, важное дело так и норовит на склоку сбить!
— Почему же он так поступает? — спросила она ровным, без интонации голосом.
Ельшин в задумчивости зашагал по веранде:
— Много еще в человеке сидит всякой гадости от старого быта… Пережитки… Не скоро их еще выкорчуем, разве что при коммунизме. Возомнил он о себе, орденов захотел. Дорого нам будет стоить его честолюбие.
— Не замечала в нем этого, — возразила Аня. — И чем он тебя беспокоит — не пойму, Виталий.
Ельшин обнял ее за плечи, привлек к себе.
— Если бы дело было во мне, разве стал бы я волноваться? Не во мне дело, а в твоем дяде, Василии Фомиче. Не понимаешь? А между тем все просто. Василий Фомич, конечно, в этом не признается и самому себе, но ведь по сути дела Шавров, преследуя свои личные цели, так сказать, объективно ставит директора завода
Аня сказала холодно:
— Думаю, за дядю бояться не следует.
— Ну, не скажи! Впрочем и не это меня возмущает: интересы государства пострадать могут! Страна до сих пор не получила результатов продолжительных и, кажется, дорогостоящих опытов Алеши Шаврова. И все из-за несносного характера товарища изобретателя!
Аня возразила:
— Опыты он почти довел до конца.
— Да? Не знал. — Ельшин на минуту задумался. — Я ему в этом на слово не поверю, опять подведет Василия Фомича, будет его поносить.
— Можешь не верить, только справка о конечном результате опытов инженера Шаврова уже лежит в сейфе директора.
Но Ельшина этот вопрос не интересовал, он снова занялся картиной.
— Я думаю, следовало бы сказать Василию Фомичу и Зинаиде Савельевне, что мы с тобой хотим в ближайшие дни пожениться, — сказал он.
— И куда так спешить? — возразила девушка. — Я еще должна подумать.
— О чем? — вскинулся он, пораженный. — Разве ты об этом до сих пор не думала? Или ты совсем не любишь меня? — в голосе его она услышала отчаяние. — Мы должны быть вместе, и как можно скорее. Почему ты всегда держишь меня на расстоянии?
— Ты становишься несносным, Виталий.
— Если бы наши с тобой отцы…
— Не тронь их священную память, — резко прервала она.
— Я сейчас же скажу твоим о том, что мы решили пожениться, — он вскочил на ноги.
— Нет! — она жестом остановила его.
Супруги Брянцевы одновременно появились на веранде, как будто их звали. Однако ничего сказать им Ельшин не успел — у домика неожиданно послышался шум, крики.
— Что там? — спросил Василий Фомич.
— Сейчас посмотрю, — Ельшин с готовностью бросился на улицу.
Аня продолжала молча стоять у стола, бледная от волнения: вот и наступил момент окончательного решения ее судьбы — Виталий сегодня не уступит, и она не знала, на что решиться.
Сильный свет с веранды пробивал сгустившуюся вечернюю тьму, и в освещенной полосе, у входа, появился растерянный Ельшин.
— Что же это? Что же это? — бессмысленно бормотал он.
— В чем дело? Что там случилось? — забеспокоился Брянцев.
— Несчастье с Шавровым…
— Что? — Аня отчаянно вскрикнула и выбежала из дома.
— Жив он? — встревожился Брянцев.
— Кажется, еще жив. Под машину попал.
— Какой ужас!.. — Зинаида Савельевна не могла придти в себя.
— Сенька Михеев его… — Ельшин передернул плечами и принялся вызывать по телефону «скорую помощь».
— Да почему ты подозреваешь Михеева? — удивился Брянцев. — Он же муху обидеть не в состоянии, а не то что…
— А я вовсе и не подозреваю, в толпе говорят, будто Михеев нагнал Шаврова на своей трехтонке, той, что стояла за углом вашего дома. Он, очевидно, поджидал, когда Шавров выйдет отсюда. — «Скорая» наконец ответила, Ельшин опустил трубку на рычаг. — Ну, я к нему.