Опасный беглец. Пламя гнева

Выгодская Эмма Иосифовна

Но полковник свернул к своему дому. В собрание — потом. Сперва надо допросить бродягу, пойманного сегодня. Полковник велел джемадару — туземному лейтенанту — привести человека к нему в бенгало.

Вестовой принес светильник и поставил на стол. Всколыхнулась тростниковая занавеска веранды, мошкара тучами зароилась вокруг света.

Полковник сбросил китель — жарко. Сел в плетеное кресло-качалку и, оттолкнувшись ногой, слегка раскачал кресло.

— Ввести! — приказал полковник.

Индуса ввели. Стража

встала по бокам двери.

— Имя!

Человек невнятно пробормотал что-то, не разжимая губ. Он смотрел куда-то вбок с бесстрастным, тупым выражением.

— Откуда идешь?

Опять невнятное бормотание и тупой, непонимающий взгляд.

Чалма у человека была завязана, как у мусульманина, узлом с правой стороны, но из-под мусульманской чалмы виднелись длинные волосы индуса.

— Мусульманин? — спросил полковник.

Человек отрицательно мотнул головой.

— Индуист?

Опять неясное бормотание.

— Патан? Перс? — полковник терял терпение.

— Нет.

— Кто же? Говори! — крикнул полковник.

— Земледелец с гор, — равнодушно сказал человек. Он указал рукой куда-то на север.

Услышав этот голос, глухой, невнятный, полковник насторожился. Человек говорил на языке урду, — на этом языке говорят по всей Верхней Индии. Но что-то в его произношении было необычно, — Гаррис не мог уловить, что именно.

Он внимательно вгляделся в индуса.

Тот осторожно перевел взгляд, и на секунду они встретились глазами, — индус и полковник, — точно померились силами. Дерзкая усмешка блеснула в глазах индуса, он отвел глаза.

«Опасный дьявол!» — подумал полковник.

— Откуда идешь? — еще раз резко спросил Гаррис.

— Издалека! — Всё тот же неопределенный кивок куда-то на север.

— Пенджаб?

Человек неохотно мотнул головой:

— Да. Панчанада.

И снова полковник насторожился.

Человек сказал не «Пенджаб», как говорят персы и коренные жители Пятиречья, а «Панчанада», то есть «Страна Пяти Рек». Так называют Пятиречье индусы северо-западной Индии, живущие по соседству с Пенджабом.

«Раджпутана!…» — подумал полковник.

В том, как индус стоял, вытянувшись, у косяка двери, полковник узнавал привычную манеру солдата. Высок, статен, широк в плечах, — таких крестьян набирали в Синде, в Раджпутане, по всей Верхней Индии. Они обычно дюйма на два выше ростом, чем солдаты-европейцы, ловки на ученье, выносливы в походе и очень хороши на парадах.

А эта непонятная смесь одежды:

чалма, крестьянская патка, безрукавка и грязные лохмотья на бедрах!… Гаррис готов был бы поклясться, что это — потерявшие цвет и форму обрывки солдатских панталон.

— Обыскать! — сказал полковник.

Голая волосатая грудь под безрукавкой, жалкая крестьянская сумка за плечами.

— Ничего! — сказал джемадар.

Человек улыбался, смотря в сторону.

И вдруг Гаррис остановил раскачавшееся кресло.

— Дай мне сумку! — сказал он.

Сумка была пуста, несколько сухих хлебных крошек на дне, и ничего больше. Но полковник выдернул перевязывавшую ее полоску кожи и поднял над головой.

— Сипай! Беглый сипай!

Полоска кожи была ремешком от солдатского подсумка.

На какую-то долю секунды лицо человека изменилось: стало опасливым, настороженным. И опять это притворно-тупое выражение.

— Какого полка? — кричал полковник.

Человек молчал.

— Я тебя повешу, мерзавца! Зачем ты пришел ко мне в линии?

— Земляков повидать.

Незнакомец смотрел теперь прямо в лицо полковнику и, не скрываясь, широко, откровенно улыбался, показывая странно укороченные, точно стертые железом передние зубы.

Полковник Гаррис соскочил со своего кресла.

«Зубы!…» — Какое-то неясное воспоминание шевельнулось в сознании Гарриса. Где это он слышал недавно: «зубы, перетертые веревкой»?… Но мысль так и ускользнула, не успев стать ясной ему самому.

Гаррис махнул рукой джемадару.

— Уведи…

— Слушаю, полковник-саиб!

— Двойную стражу, — сказал полковник. — Отвечаешь ты!

— Слушаю, полковник-саиб!

Еще не поздно было идти в дом офицерского собрания. Полковник натянул свежий китель. «Завтра допрошу еще раз», — решил он.

Ходсон уже был в большой гостиной собрания.

Его знали во всем Пенджабе, от Пешавара до Лагора. Длинный, худой, узкоплечий, «тощий саиб», как называли его индусы, офицер Ост-Индской компании Ходсон исходил на своем быстроходном верблюде все дороги Верхней Индии.

— Верблюд мой крив, зато я хорошо вижу на оба глаза, — говорил Ходсон.

Он всегда привозил самые свежие новости.

Перед Ходсоном поставили стакан крепкой пальмовой водки, офицеры бросили карты, все слушали гостя.

— Не явный враг страшен, а тайный! — говорил Ходсон, неторопливо оглядывая собеседников зоркими светлыми глазами. — Знаете ли вы, джентльмены, что в Индии с начала этого года уже идет война? Война тайная, творимая сотнями невидимых рук. Кто видел хлебец, который переносят из селения в селение? Он путешествует с непонятной быстротой. Сегодня знают шесть деревень, завтра — сто. Мои люди пробовали крошить эти хлебцы, резать их на куски, размешивать в воде, — ничего. Мы не смогли разгадать их язык.