Опасный искуситель
Шрифт:
Она обернулась к двери и увидела, как отец осторожно входит в комнату. Он полностью соответствовал описанию, данному лордом Веверли. Челюсть у него была действительно квадратная, и вид хмурый – по крайней мере сейчас. И стариком его можно было назвать, ведь за три года, прошедших со смерти жены, он состарился лет на десять.
Но походил он скорее не на священника, а на пьянчугу-трактирщика: парик сбился набок, одежда помята, глаза мутные.
– Нигде нет покоя человеку! – проворчал он и уставился на Корделию.
– Добрый вечер, папа, –
Она старалась не смотреть на герцога, который, вероятно, наслаждался подобным поворотом событий.
– Моего издателя? – Викарий утер нос ладонью, которую и затем вытер о рукав. По крайней мере говорил он разборчиво, хоть на том спасибо.
– Да, папа, – сказала она как можно ласковее. – Разве ты забыл про лорда Кента? Он издает музыкальные сочинения.
Викарий на мгновение задумался, почесал голову и даже не заметил, как парик его свалился на пол, а потом пробурчал:
– Ах да, музыка. Из головы вон. Так вы насчет музыки? – повернулся он к герцогу.
– Да.
Викарий нахмурился и махнул рукой.
– Тогда вам надо говорить с дочерью. Я здесь ни при чем, только письма подписываю. – И смущенно добавил: – А как иначе? Что люди скажут?
– О чем скажут, сэр? – спросил лорд Веверли, с каждой минутой раздражаясь все больше.
– О женщинах и музыке. Ну, о сочинительстве. То есть о том, что ее Корделия сочиняет. Люди такого не одобряют. А почему – понять не могу. – Взгляд у него стал совсем стеклянным. – Жена моя божественно играла на спинете. Просто божественно. А раз она умела играть, то уж ко-нечно…
– Вы хотите сказать, что ваша дочь действительно сочинила хоралы, которые издал мой брат?
Его недоверчивый тон возмутил Корделию. Если снисходительность у знати числится добродетелью, то лорду Веверли многого не достает.
Отец ее сосредоточенно теребил себя за ухо.
– Ну да. А как же? Я-то не умею. Двух нот спеть не могу верно. Для меня все это темный лес. Регент говорит, у нее получается. Ну, не мне судить.
Отец хотя бы был на ее стороне. Она сделала шаг в его сторону, взяла его под руку. Он слабо улыбнулся, погладил ее пальцы.
Корделия победоносно взглянула на герцога, но он на нее и внимания не обращал, продолжая смотреть на ее отца.
– Вы хотите сказать, что все здесь знают, что музыка не ваша? И… не препятствуют? Исполняют музыку вашей дочери, нимало не беспокоясь?
Отец сильнее облокотился на ее руку. Пока что он держался неплохо, но, судя по тому, как его клонило в сторону, долго ему было не продержаться. Корделия осторожно подвела его к одному из обитых дамастом стульев.
Он тяжело опустился на сиденье, а Корделия поспешила обернуться к герцогу и ответила ему с легкой усмешкой:
– Неужели вы думаете, что в нашем городишке публика привередливее лондонских знатоков?
Он поморщился – это был намек на то, что он сам признал, сколь высоко были оценены ее произведения Генделем
– Наши прихожане довольствуются той музыкой, которая есть, – заметила она. – И не спрашивают, кто ее сочинил.
Герцог мрачно поморщился.
– Черт возьми, они просто исполнены смирения. Но меня волнуют никак не жители вашего городка. – Он повернулся к викарию. – Вам не следовало позволять вашей дочери обманывать моего брата, сэр! Да и вас она водила за нос, выставила в совершенно дурацком свете.
– В дурацком свете! – Тут уж Корделия не выдержала. – Вы себе и представить не можете…
– Ничего, успокойся, Корделия, – вмешался ее отец. Лицо его вдруг озарилось каким-то ясным светом. – Я понимаю, джентльмен беспокоится обо мне. – Он поднял глаза на герцога. – Так я не понял, что вам угодно?
Лорд Веверли выругался себе под нос. Такого Корделия могла ждать разве что от прислуги в трактире, но никак не от джентльмена. Да что, собственно, она знала о джентльменах?
Она прекрасно понимала, что ситуация уже вышла из-под контроля. Отец потирал руки, что делал обычно в крайнем возбуждении. В любую минуту он мог утратить способность говорить членораздельно, и тогда уж наверняка герцог решит, что они оба не в себе.
Она успокаивающе погладила отца по плечу.
– Его светлость приехал по поводу хоралов. К тебе это никакого отношения не имеет, что, надеюсь, его светлость наконец понял. – Герцог только возмущенно фыркнул. – Я сама с этим разберусь, а тебе лучше пойти к себе и лечь, раз уж ты… тебе сегодня нехорошо. Отдохни как следует перед завтрашней проповедью.
Викарий поднялся со стула, изо всех сил стараясь удержать равновесие.
– Да-да. Все так. Я, видите ли, плоховато себя чувствую, – и он заговорщицки кивнул герцогу. Потом, к ужасу Корделии, он стал шарить по карманам. – Ах ты, плохо мне совсем. Где ж моя микстура? Где-то должна быть. Видно, здесь. – И он встревоженно похлопал себя по нагрудному карману.
Корделия видела, что фляжка с вином торчит из кармана сюртука, поэтому она незаметным движением вытащила ее и сунула в карман своего передника.
– Пойдем, папа. Наверное, ты оставил ее наверху. Давай там посмотрим.
И в этот самый момент викарий зашатался и рухнул на пол, неуклюже раскинув руки. Она смотрела на него с ужасом, не зная, что делать, а он лежал и плакал, и слезы текли по его впалым щекам.
– Корделия, я позабыл, зачем я спускался. И микстуру не могу найти. Где моя микстура?
Корделия изо всех сил старалась не выдавать своего отчаянья. Ей было мерзко и противно. Она не могла поднять глаз на герцога от унижения. Низко склонив голову, она опустилась перед отцом на колени и попыталась его приподнять.
– Не беспокойся, папа. Мы ее найдем. Попробуй встать. Ну, давай.
И тут герцог наклонился и легко поднял викария, а она даже не успела возразить.
– Я помогу, – только и сказал он, и, взяв ее отца за плечи, потащил к лестнице.
Она сгорала от стыда.