Опасный мужчина
Шрифт:
Элеонора провела его на первый этаж, в кабинет, открыла шкафчик и достала шкатулку из розового дерева, которую спрятала там несколько дней назад. Она нажала на боковую стенку, потянула, сдвинула фрагмент мозаики и показала Энтони миниатюрную замочную скважину.
– Здесь потайное отделение, – пояснила она.
– Какое отделение? Что это за шкатулка? Она Эдмунду принадлежала?
Элеонора кивнула:
– В ней он носил письменные принадлежности. Всюду брал с собой, из дому без нее не выходил.
Элеонора наклонилась и аккуратно
Внутри обнаружились несколько рукописных листов с нотами – почерк Эдмунда. Сверху было надписано по-английски «Неаполитанская соната».
– Вы о ней знали? – спросил Энтони, бросив взгляд на Элеонору.
Та покачала головой. От волнения у нее перехватило дыхание.
– Нет. В первый раз вижу. Должно быть, он начал писать новое произведение. Но зачем так тщательно его скрывал?
С осторожностью и почтительностью Элеонора взяла нотные листы в руки.
– Видимо, это именно то, что нужно вору. Ему было известно, что ключ спрятан в каком-то из моих украшений. Наверное, и медальон взял, потому что решил – ключ внутри.
– Тогда почему бы просто не выкрасть шкатулку? – произнес Энтони. – Даже если нет ключа, можно просто сломать ее.
– Пожалуй, вы правы. А вдруг вор не знал всех подробностей? Может, он не вполне представлял, что именно спрятано в моем украшении и что есть еще и шкатулка, которую открывает этот ключ. Все возможно. Но нет сомнений, среди моих драгоценностей вор искал именно брошь.
– Чтобы потом сонату украсть? – с сомнением в голосе уточнил Энтони.
Глаза Элеоноры вспыхнули от возмущения.
– Эдмунд был гением! Это его последняя работа, к тому же обнаруженная после смерти композитора. Она бесценна!
– Для вас и других любителей музыки – возможно. Но что с ней будет делать вор? Кражи в большинстве случаев совершаются ради денег.
– Он может выдать сонату Эдмунда за свою собственную! – воскликнула Элеонора. – Некоторые бездарные композиторы способны на все, лишь бы добиться признания.
– Охотно верю.
Энтони явно находил ее версию неубедительной, но Элеонору открытие так воодушевило, что она ничего вокруг не замечала. Выбежав из комнаты, она поспешила в музыкальный салон. Зажгла свечи в канделябре и села за пианино.
Поставив ноты на пюпитр, Элеонора начала играть. Мелодия оказалась простая. Даже слишком простая, вдруг поняла она. Другие творения Эдмунда были намного изысканнее. Эта же мелодия звучала примитивно и неинтересно, а местами и вовсе резала слух.
Пальцы Элеоноры двигались все медленнее и наконец замерли. С растерянным видом она подняла глаза на Энтони:
– Ничего не понимаю. Эдмунд такого никогда не писал.
Энтони нахмурился:
– А может, это не он сочинил?
– Я узнала почерк.
– Переписал
– Но зачем? И почему убрал в потайное отделение? Музыка, мягко говоря, посредственная.
– Возможно, поэтому и спрятал ноты. Не хотел, чтобы кто-то увидел неудачное произведение.
– Тогда он бы их просто разорвал и выбросил. Эдмунд всегда так делал, когда у него что-то не получалось. Но такой плохой музыки он не писал ни разу.
Элеонора взяла ноты с пюпитра и долго вглядывалась в них.
– А вдруг… вдруг Эдмунд решил, что теряет свой талант?
– Разве так бывает?
– Не знаю. Это настолько хуже всего, что он создал… Даже не понимаю, зачем он вообще стал записывать такую мелодию. – Элеонора опустила листы на пианино. – Может быть, он не мог ничего сочинить, и это лучшее, что у него вышло… – С глубокой грустью в глазах Элеонора посмотрела на Энтони. – Знаете, если Эдмунд почувствовал, что дар его оставил, он вполне мог решить, что жить ему больше незачем.
– Нет. Чепуха какая-то. Из-за одной слабой работы думать, что больше ничего хорошего не напишешь? Он хотя бы говорил с вами о чем-то подобном?
– Нет, ни разу. Но случись с Эдмундом подобное несчастье, он не захотел бы никому об этом рассказывать, даже мне. Музыка для Эдмунда была превыше всего. Способность творить для него – самое главное, намного важнее, чем обретенное здоровье или признание, которое получила его опера.
– Ну почему вы опять о самоубийстве заговорили? – с раздражением выпалил Энтони. – Этого не может быть.
– Просто не идут из головы его слова о броши и этот странный тон… Мне уже тогда стало не по себе. А еще в тот день Эдмунд вышел в море один. Он никогда не плавал один. Только с Дарио или еще с кем-нибудь. Ему потому и нравилось ходить под парусом – он любил проводить время с друзьями. Но в тот день Эдмунд сказал, что поплывет один. Я предложила составить ему компанию, но Эдмунд ответил «нет», сказал, что ему надо подумать наедине. Вот я сейчас вспоминаю об этом… У него был довольно-таки обеспокоенный вид.
– Просто вы боитесь, что он мог покончить с собой. Потому и наделяете его слова и поступки якобы скрытыми смыслами.
– Но что с ним могло случиться? Море было спокойное. Погода спокойная, ясная. Лодка надежная. К тому же Эдмунд знал, что делать, хотя никогда и не ходил в долгие плавания. Я много об этом думала. И не могла поверить… Но теперь… Выходит, у Эдмунда могла быть причина.
– Это все вовсе не значит, будто он покончил с собой. Вы всего лишь строите догадки. И вообще, даже если Эдмунд записал так называемую «Неаполитанскую сонату», это еще не значит, что он же ее и сочинил. А может быть, это просто был некий эксперимент. Нелепость какая – человек не может вдруг взять и ни с того ни с сего разучиться писать музыку! Или даже решить, что разучился ее писать. Талант может померкнуть со временем, но не исчезнуть внезапно.