Опавшие листья
Шрифт:
Пушечные громы оборвались. Не сразу смолкла ружейная перестрелка. Так, разогнавшись, бешеная тройка не может сразу остановиться… Наконец все стихло. Низко неслись пороховые туманы. В их сизом отствете голубыми тенями двигались люди. И несколько мгновений казалось, что на поле была полная тишина. После пушечного грохота и ружейной трескотни, после звуков сигналов голоса людей не были слышны. Солнечные лучи робко проникали в пороховую гарь и сеяли бледно-желтый свет на поле, покрытое войсками. Вот где-то раздалась
Государь объезжал полки.
Федя и фельдфебель Купонский обчищали друг друга сапоги и шаровары. Кругом чистились и переговаривались юнкера.
— Как жаль, что вы, Кусков, не взяли гвардейской вакансии. Смотрите, какая красота! Мой полк во-он стоит… Видите? — говорил Купонский, показывая рукою на край поля. Лицо его светилось счастьем.
Федя молчал. Сердце его сжималось и не знал он, чего было в нем больше: радости предстоящего производства или тоски перед неизвестным будущим.
— Вы могли в стрелковый императорской фамилии батальон выйти. Вы посмотрите, что там за люди! — говорил Купонский, обдергивая на Феде рубашку. — А форма!.. Конфедератки с ополченским крестом!.. Очарование!..
— Что сделано, то сделано, — со вздохом сказал Федя. Разговор тяготил Федю, и он обрадовался, когда раздалась команда:
— Господа юнкера старшего курса, построиться поротно, без винтовок.
XXXV
Юнкеров подвели к Царскому валику. Пороховой дым рассеялся. Крестообразный валик с палаткой резко рисовался на синем небе. За валиком, на зеленой траве, были разостланы длинные скатерти. По ним были разложены тарелки, ножи, вилки, стаканы и рюмки. Поодаль темной массой стояли экипажи, запряженные прекрасными лошадьми. Пажи и юнкера Николаевского кавалерийского училища уже вытянулись длинной линией, к ним примкнул Купонский. Белая линия юнкеров протянулась от Царского валика до Лабораторной рощи.
Федя чувствовал боль в ногах. Саднило плечо… Мысли, как облака по небу, разбежались по всей его жизни. Вспомнил Бродовичей, их дачу, Соню, игрушки Абрама… Страшно стало за Ипполита. "Что замышляли они и его брат против императора, чье одно присутствие наполняет все сердца волнением и умиленным счастьем?.. Почему хотели они какой-то перемены, когда все, что было и есть так прекрасно? Если бы все, что было — было сном… Проснуться и знать, что Ипполит у него не был… Что его ожидает Новочеркасский полк… Но Лиза повесилась или повешена кем-то в деревне… Ипполит арестован, Миша пошел в босяки… Его ожидает разлука с матерью… Кто сделал все это?.. Кто?.. Для чего?.. Для чего разрушили их маленькое счастье?!".
Юнкер Романченко, худощавый,
— Фельдшера!.. Фельдшера!.. — раздались голоса.
Романченко отнесли в сторону. С него сняли скатку… Какая-то изящная дама, может быть это была великая княгиня, наклонилась над ним. Романченко пришел в себя, застенчиво улыбнулся, оправился и пошел в строй.
От Царского валика шел к юнкерам государь.
Уже много раз, и близко, видал государя Федя. Но никогда он не замечал на нем того оттенка грусти, что лежал теперь на его лице. Оно было бледно, и большие глаза смотрели печально.
"Почему грустен государь? — мелькнуло в голове Феди. — Он, верно, сознает, что за радостью производства ждет трудовая жизнь офицера… За золотом эполет — тяжелый долг службы…".
Государь поздоровался с юнкерами. Он остановился против них и секунду помолчал. Эту секунду молчания уловили только юнкера. Им каждый миг казался вечностью.
— Поздравляю вас, господа, офицерами, — отчетливо и громко сказал государь.
— Покорнейше благодарим, Ваше Императорское Величество… Ура!..
Государь подождал, когда стихнет взрыв первого восторга. Потом сказал просто и ясно, и Федя навсегда запомнил его слова:
— Служите Родине, господа, честно! Берегите для нее своего младшего брата — солдата! Любите и жалейте его!..
Он приложил руку к фуражке и пошел к правому флангу, где стояли пажи. Императрица и великие княгини шли за ним и передавали приказы своим камер-пажам. Дежурный генерал-адъютант и флигель-адъютант раздавали приказы юнкерам. Государь шел по фронту, останавливался, задавал простые вопросы и смотрел ясными глазами в глаза каждому юнкеру.
— Фельдфебель Купонский, Ваше Императорское Величество!
— Лейб-гвардии в Московский полк.
— А-а! Будем, значит, видаться. У вас родные есть в Петербурге?
— Никак нет, Ваше Императорское Величество. У меня только мать в Пензе.
— Поедете к матушке, поблагодарите ее от меня, что такого молодца вырастила.
— Старший портупей-юнкер Кусков, Ваше Императорское Величество, — проговорил Федя. Он смотрел в глаза государю и так тянулся, что, казалось, вот переломится.
— Куда вышли?
— В 7-й линейный Туркестанский батальон, Ваше Императорское Величество.
— У вас там кто-нибудь есть?
— Никак нет, никого нет.
Как будто тень удивления прошла по ясному лицу государя.
— Служите честно!.. Мне нужны на окраине особенно хорошие офицеры… Не скучайте… Не пьянствуйте… Станет очень трудно: напишите мне. Да хранит вас Господь!..
В глазах у Феди потемнело, и он не упал только потому, что привык стоять навытяжку. Словно во сне он слышал, как назвал себя мягким басом правофланговый: