Опекун для юной девы
Шрифт:
— Хорошо, уговорила, не буду. Только человеческой машины у меня нет, придется пешком.
— Лучше пешком. Ты мне отдашь фотографии?
— У тебя есть зеркало.
— А ты и без зеркала меня видишь. Отдай, зачем они тебе? Я на них страшная.
— Ты на них очень красивая, Анечка, — качает он головой. И склоняется над ее плечом. Просто, чтобы лучше разглядеть снимки, конечно, а вовсе не для того, чтобы вдохнуть еще раз аромат ее мягких волос. — Просто не парадная, не лакированная. Живая. Настоящая, естественная. И я их тебе не отдам. Они лежат вот здесь, в ящике. Можешь любоваться, сколько хочешь. Но забирать даже не думай.
— Зачем
Он нервно сглатывает на это немыслимо короткое имя, произнесенное почти что шепотом. И отвечает несколько сдавленно:
— Хочу помнить…
И тут же выпрямляется, заставив себя переключиться:
— Ладно, заканчивай с этим списком, а то мы так никуда не успеем. Разберемся на месте.
* * *
Потом они ходили по магазинам. Долго. И, наверное, даже нудно, если бы не с ним. Вопреки расхожему мнению, что «девочки обожают ходить по магазинам», Аня терпеть этого не могла. Но он держал ее за руку, и это было так… трогательно, тепло, волнительно. Его пальцы переплетались с ее, ее ладошка тонула в его ладони. А она чувствовала себя его. Его девочкой, окруженной его заботой, его вниманием. А еще… сегодня, почему-то, никто не пялился, если и бросали взгляды, то так, вскользь, да и те не слишком почтительные.
Как оказалось — все дело в его малиновой пряди. И майке с рисунком на грани приличия. И черных очках, за которыми он спрятал свои глаза.
— Они не чувствуют меня, — пояснил ей, хитро улыбаясь, Аршез. — Всей этой волны силы, что окутывает любого представителя моей расы. И потому считают человеком. Мальчишкой, обожающим Великих. Что невероятно удобно, если хочешь избежать излишне пристального внимания.
— Но я тебя чувствую по-прежнему.
— Так я ж держу тебя, маленькая. И ауры наши сплетены. Ты всегда меня будешь чувствовать, посреди любой толы и любого маскарада. Как и я тебя.
И они покупали вещи, как самые обычные… ну, студенты, наверное. Приехали в большой город, поступили в институт, теперь обустраиваются. И спорят по поводу необходимого количества кастрюль, тарелок и вилок.
Впрочем, начали они не с кастрюль. Начали с мебели для кухни. Кухня ведь для нее, вот и выбирать — ей.
— Но… я же не знаю размеров, — растерялась она, немного опасливо разглядывая представленные в магазине образцы. Таких крупных и ответственных покупок ей делать еще не доводилось.
— Размеры знаю я, ты, главное, выбери, что именно тебе нравится.
— Ну… — она в задумчивости прошлась по залу, — … из того, что здесь есть, вот эта, наверное, самая симпатичная… Только вся она к нам не поместится, часть шкафчиков надо будет исключить…
— Думай, какие тебе важнее, а я пойду поищу продавца… Быть Великим, все же, порой удобнее, продавцы сами тебя находят…
— Погоди, зачем продавца? — встрепенулась она, отвлекаясь от разглядывания мебели.
— Чтобы продал, — он взглянул на нее с легкой улыбкой. — Да ты не переживай, он нам сейчас все подскажет — и с размерами, и с комплектацией.
— Но… ты же даже не взглянул. И потом — эта кухня в этом магазине самая лучшая, а может в соседнем есть интереснее что. Или та же, но дешевле, — Ане хотелось быть взрослой и рассудительной. И подойти к такой серьезной покупке ответственно. Как мама. А мама всегда обходила все магазины города, сравнивая товар
— Анют… — он вздохнул, не разделяя ее энтузиазма. — Кроме кухонной мебели нам надо купить: холодильник, плиту, новую раковину, смеситель, сифон (там все сгнило давно), обои, линолеум, люстру, затем посуду для приготовления и хранения пищи, собственно, сами продукты… я ничего не забыл?
— Еще карниз и занавески на окно, — поддакнула она с самым серьезным видом. Собственно, его мысль она уже поняла. Но основательность, с которой он подходил к вопросу… как и стремительность, с которой он возникающие вопросы пытался решать, они восхищали и веселили одновременно. Причем веселость — она, скорее, от радости возникала. Что вот так все просто.
— Ну, видишь — еще и занавески, я не подумал. И это только на кухню. А еще твои личные вещи… — он ее веселости не разделил, продолжил объяснять серьезно. — Поэтому правило такое: приходим в магазин, и если там совсем не из чего выбрать — мы идем, конечно, в следующий. Но если там есть что-то, хоть отдаленно похожее на то, что нам надо — мы покупаем, и не тратим время на бессмысленные телодвижения. Вечно жить в состоянии ремонта не хочется.
Жить в состоянии ожидания ему не хотелось тоже. И потому, закончив обсуждать с продавцом все детали заказа, он достал из кармана некий документ и, аккуратно расправив, положил перед работником магазина. И «доставка через две недели» почти мгновенно сменилась на «доставку через два дня».
— И что это было? — полюбопытствовала Аня, едва они вышли на улицу.
— Моя высказанная в письменном виде просьба по возможности чуть ускорить процесс, — улыбнулся он. — Раз уж я поленился выглядеть как Великий, приходится запасаться письмами от самого себя.
А потом они покупали, покупали, покупали. И, в отличие от мебели и бытовой техники, продукты, кастрюли, да и обои, им выдавали сразу, и потому приходилось по нескольку раз возвращаться домой, чтоб сгружать покупки.
А потом он кормил ее обедом в каком-то простеньком кафе, и все смотрел, когда она ела, и чуть улыбался. А ее обжигал его взгляд, и она смущалась, но, в то же время, ей не хотелось, чтоб он отворачивался. Хотелось, чтоб смотрел. Вот так — спокойно, чуть улыбаясь…
А он любовался. Это оказалось так странно — иметь свою девочку. Только свою, полностью, единолично. Она была живая и настоящая, со своими мыслями, чувствами, эмоциями. Со своими знаниями и представлениями о мире. Маленькая вселенная, затянутая в его орбиту. Еще не осознавшая его царем и богом всех своих помыслов, еще не променявшая все сокровища своей души на неутолимую жажду. Если и симпатизирующая ему, то лишь за то, что он сделал, а вовсе не за то, кем он был. Да и не знающая, в сущности, кто он…
«Надо бы объяснить» — в сотый раз за сегодняшний день думал он. — «Надо бы как-то осторожно ей это объяснить». Это та реальность, с которой она неизбежно столкнется, она здесь буквально разлита в воздухе. В названиях улиц и памятных мест, в книгах и фильмах, в будничных разговорах людей… Но стоило ему только представить, как стирается с ее лица улыбка, как развеивается прахом та, пусть не твердая еще, но все же уверенность в настоящем и будущем, которую ему удалось подарить ей за неполные эти сутки… И он вновь малодушно решал: потом. Ей надо привыкнуть, освоиться, научиться ему доверять…