Операция "Берег"
Шрифт:
…Из дверей рубки стрелял из своего ТТ лейтенант Одинцов, стрелял из винтовки старшина-сигнальщик. Главная — ныне маломощная — башня «199»-го разворачивалась, пульсируя спаренным с пушкой ДТ…
— Сдавайтесь! Сдавайтесь, идиоты! — кричал по-немецки Земляков, вставляя в автомат очередной магазин.
На корме баржи — короткой и неуклюжей — наверное, тоже речной — размахивали чем-то белым, тряпочным, привязанным к веслу или багру, кричали хором — баржа была набита немцами теснее банки шпрот. Сдавались. И одновременно с носа баржи кто-то вел автоматный огонь, строчил длиннющими очередями,
…Хрустели, уходили под воду лодки, сминаемые форштевнем бронекатера, пытались отплыть с курса головы-буйки, волны укачивали то ли убитого, то ли живого немца, неподвижно висящего в спасательном круге и светлеющего нижним бельем.
…Бронекатер проскочил мимо самоходной баржи с двумя надстройками — оттуда хаотично стреляли, контрразведчики прятались за рубкой и башней, сапер Звягин успел метнуть две гранаты на огрызающийся огнем борт немецкого корыта…
…В клубах дыма промелькнул силуэт соседнего дивизионного бронекатера — скользил старший собрат «199»-го — «проекта 1194», две его развернутые танковые башни попеременно всаживали снаряды в длинную баржу с обрубленными буксирными концами. Баржа вздрагивала от попаданий, почти так же вздрагивал бронекатер от отдачи орудий, и снова бил…
…На корме «199-го» ранило Звягина, пуля попала в кирасу, срекошитировала в шею. Раненого поволокли в люк кают-компании, сапер хрипел, что останется, стрелять еще может.
— Уймись! — приказала Катерина. — Без тебя флот управится, мощь имеется.
Тащили раненого по усыпанной гильзами бронепалубе, всего два шага, а того и гляди поскользнешься.
В люке товарища подхватил Горнявый — радисту высовываться на палубу запретили категорически, сидел, снаряжал магазины.
— Братцы, у нас боекомплект кончается. Патронов последние две пачки.
— Поэкономим. Перевязать человека сможешь?
— Я же курс проходил. Щас в лучшем виде… держись, Звяга.
Внизу уже лежал раненный краснофлотец, скрежетал зубами — пуля колено раздробила…
…Корпус катера вздрогнул — протаранили плот, фонтаном взлетела вода… в волнах по обоим бортам кричали по-немецки, взывали к богу и проклинали. Старшему лейтенанту Землякову было не по себе — лучше бы язык разучился понимать. Да как в такое вообще поверишь? Ад на волнах. Но ведь продолжают стрелять, в упор стреляют, с обломков плота, прямо из воды. Вот опять звякнула по броне пистолетная пуля…
…Уже умолкли прожорливые ДШК — кончились патроны. А по катерной броне все щелкали и щелкали пули — стреляли с небольшой шхуны — нос ее пылал, а с кормы продолжали вести винтовочный огонь и кричали «Fur Fuhrer und Vaterland!»[6]. С огибающего шхуну «199»-го отвечали матом, за приоткрытой дверью боевой рубки лейтенант Одинцов набивал магазин ТТ, ронял патроны…
…Ведя огонь двумя «дегтяревыми» — башенным и с установки на рубке, «199»-й вновь прошел мимо шхуны — она была великовата для таранного удара. Вонзались в дым трассирующие очереди, и Земляков тоже стрелял — короткими экономными очередями, находя вспышки выстрелов,
…откуда-то бил немецкий пулемет — часто дробило по бронерубке.
— С катера, с катера лупит! — кричала Катерина.
Ведя ответный огонь, «199»-й устремился на малую посудину, уже потерявшую ход. Но с носа — обводы изящные, наверное, когда-то скоростным был, старательно лакированным, гордостью богатого хозяина — всё строчил пулемет, старый MG-13, было видно, как немец рядом держит наготове магазин…. Вот прервались, меняют магазин…
Рядовой Тяпоков, подправляя запястьем очки, стрелял из автомата одиночными, и после каждого неудачного выстрела бормотал одинаковое неумело-матерное.
— Спокойнее, никуда не денутся, — прохрипел Евгений. — Патроны экономь.
Пулеметчика свалила Катерина — заново перешедшая на карабин, к нему патронов еще хватало.
Бронекатер подмял изящную посудинку, раздавил ей нос — катерок-игрушка ушел под воду почти мгновенно. «199»-й обогнул полузатопленный баркас. Стихала стрельба, в воде было полно голов плавающих людей. Да, фрицев, фашистов, но все же, если без оружия, наверное, уже людей…
— Кончено, кажется, — пробормотала Катерина.
— Нужно как-то организовывать. В смысле, спасать.
К 9 часам утра с караваном было покончено[7].
Гаркал по-немецки в жестяной рупор старший лейтенант Земляков, шел «199»-й малым ходом, волок на буксире баркас, оттуда немцы цепляли багром, помогали выбраться из воды утопающим. Не очень-то много подбирали — вода залива в апреле холодна, многие пловцы сразу ко дну идут. Наверное, оставался кто-то живой на тонущих лодках, снял катер трех офицеров, сжимающих в поднятых руках светлые носовые платки. Проходили между горящими корпусами и обломками другие катера, тоже поднимали кого-то…
… Больше всего старшего лейтенанта Землякова поразило молчание. Оставшиеся в строю катерники работали молча, молчали спасенные немцы, молчали пулеметы, доносился только ровный гул двигателей, плеск волн и стоны раненых. Молчала Катерина, занимающаяся ранеными. Только сам Евгений хрипел в бесчувственную жесть рупора, нарушая ту засмертную тишину. Что делать, должность такая, лингвистически-бесчувственная…
Уходили катера, буксируя уцелевшие шлюпки и баркасы, набитые немцами. Сидели немцы и на палубах, под охраной краснофлотцев с винтовками[8]. За кормой оставались дымы, еще торчащие над водой мачты и борта, плавающие на спасательных кругах и поясах мертвецы.
Бронекатер прошел мимо потопленной БДБ — над водой возвышалась мачта и хобот 88-миллиметрового орудия.
— Упокоилось сучье корыто. Вот денек-то начался, — Катерина, отмывала окровавленные руки — сливал из ведра старшина-комендор. — Вроде воюем мы, воюем, а случается, как в первый раз охреневаешь.
— Это да, — вздохнул старшина. — Жуткое дело.
— Ужас, — срывающимся голосом подтвердил Тяпка, подавая полотенце.
— Война. С нее частенько хочется глаза закрыть и сблевать. Непростой тебе первый бой выпал, товарищ Тяпоков.