Операция без выстрела
Шрифт:
— Скорее всего восемнадцать. Как раз закончила десятый класс. Была очень молодая и очень испуганная. На всех смотрела круглыми глазами, как малый ребенок. Она не понимала, что случилось. На нее тоже все смотрели. Бледная была, но очень красивая. Я никогда не видел такой красивой девушки… Застрелили, оттащили в кусты, я пошел сказать, где ее зарыть. Она, убитая, была еще красивее.
— А как принял это ваш Зенко?
— Упал на землю, колотил кулаками и кричал: «Звери! Звери! Никогда не прощу!» Плакал. Хлопцы его связали, а я застрелил
— Вы следили за Зенком?
— Не только за ним. Проверяли всех подпольщиков, особенно тех, кто еще не был связан с организацией кровью. Каждый должен был что-то сделать: убить активиста, учителя, комсомольца, поджечь клуб, сельсовет. После этого человек уже не мог явиться с повинной. Так приказывали наши зверхники.
Ссылаясь на приказы, Щепанский изощрялся, чтобы переложить вину на организацию, на оуновских руководителей, которые принуждали его совершать преступления.
— Значит, все преступления вы совершали только по приказу зверхников, — уточнил следователь.
Щепанский облегченно вздохнул:
— Да! Все делал только по приказу. Прошу так и занести в протокол.
— Хорошо.
— А участники вашей банды на допросах рассказывают, что они убивали, душили удавкой женщин, детей по вашему приказу, а не зверхников, — сказал Тарасюк.
— Такого быть не могло, — решительно отказался Щепанский. — Правда, я для них был зверхником, — и он развел руками.
— А ваш боевик Береза на допросе показал, что в июне 1947 года в лесу, возле села Руданцы, вы задушили женщину и ее ребенка без приказа зверхников.
Щепанский минуту молчал, внимательно глядя то на Тарасюка, то на следователя.
— Береза мертвый, он не мог такого говорить, он убит. Что это вы?
— Береза жив, Береза все рассказал и показал место, где эти ни в чем не повинные люди были закопаны. Взгляните на фотографию, возле ямы стоит Береза, а это трупы женщины и ребенка, а это свидетели, понятые.
Щепанский дрожащей рукой держал фотографию, а другой вытирал мокрый лоб.
— Да! Вспоминаю. Мы в том лесу ждали Срибного. Это было летом 1947 года. Должна была состояться очень важная встреча, он с кем-то должен был прийти — не из краевого ли провода? Или, может, далее с курьером из заграничного центра. Знаю, что я имел строгое предупреждение взять с собой проверенных боевиков и ждать. После полудня на наш пост вышла женщина с ребенком. Девочке было лет десять, женщине тридцать два — тридцать пять лет.
— За что же вы их убили? — спросил Тарасюк.
— Не было другого выхода. Отпустить боялся, потому что они могли сообщить, где мы прячемся, а уйти из леса я не мог, ждал свидания со Срибным.
— А Береза объяснил по-другому: вы убили их потому, что она была женой советского партизана.
— Нет, нет! Я это отрицаю, Береза что-то путает.
— Кто задушил женщину и ребенка?
— Девочку задушил я, а женщину Дужий. Перед этим Зубатый отвел женщину и ударил ножом,
— А еще были случаи, когда вы без приказа зверхников убивали людей? — спросил Виктор Владимирович.
— Видите ли, зверхники давали приказы вообще: убивать комсомольцев, коммунистов, председателей колхозов, учителей, директоров школ, жен и детей активистов, а уж кого именно — решали я или Дужий как эсбист надрайонного провода. Могли это решать и районные проводники. Но прошу еще раз зафиксировать, что все это мы делали по приказу провода ОУН.
— Это мы уже зафиксировали, — повторил следователь. — Теперь, Щепанский, скажите, сколько ваша банда и вы лично повесили, задушили; убили ни в чем не повинных людей?
— Я уже ответил, что такого подсчета не вел, но по моим дневникам, отчетам это можно установить.
— Вы убивали, вешали людей, которые оружия не имели. Не так ли? — спросил Тарасюк.
— Почему? Кое у кого было оружие.
— Например?
— Я дал задание поймать и привести ко мне участкового уполномоченного милиции Шухтина, который возглавлял в селе группу ястребков. Боевики во главе с Хмарой устроили засаду и поймали Шухтина, у него был пистолет.
— Что вы сделали с Шухтиным?
— Как — что? Задушил.
— А оружие, награды Шухтина? У него были награды — ордена и медали за освобождение Киева, за оборону Сталинграда.
— Оружие отдал Хмаре, а награды, офицерский ремень и сапоги взял себе. Когда меня захватили, то я все отдал.
— Отдал!.. Пускай его выведут. На сегодня хватит, — и Тарасюк вышел из кабинета.
Через несколько минут он вернулся. Щепанского уже не было. Следователь стоял у открытого окна и курил.
— Дайте и мне папиросу, — попросил Тарасюк, — может, легче станет. Сколько же они ни за что ни про что убили народу?..
— Когда вы ушли из кабинета, Щепанский хотел продолжить показания.
— Что же он мог сказать еще?
— Просил занести в протокол, что были случаи, когда он и его группа убивали вооруженных работников милиции и активистов из засады или через окно.
— Нет, дорогой майор, думаю, что вам и мне на сегодня достаточно. — Тарасюк пожал майору руку. — Надо подышать чистым, свежим воздухом. Побудьте, майор, с дочками, они вас так редко видят. Побудьте денек-другой. Я разрешаю.
Когда Тарасюк через несколько дней вошел в кабинет следователя, где проходил очередной допрос, ему бросилось в глаза какое-то напряжение. Следователь Степан Остапович нервно ходил по кабинету, а Щепанский сидел багрово-красный, тряс какую-то бумагу и что-то пытался доказать.
Тарасюк вместо приветствия спросил:
— Надеюсь, у вас все в порядке?
— В порядке, но Щепанский-Буй-тур никак не подсчитает, сколько же человек он убил сам, а сколько его банда.
— Я же не отказываюсь, но надо разобраться, где убивал я, а где и без меня. Я не хочу брать на свою совесть то, что делали оуновцы без моего ведома…