Операция «Гильгамеш»
Шрифт:
Последнее, что видел отец Олежки: замершая вдали женщина, к которой бежали его убийцы…
… Мать стояла вместе с Олежкой на кладбище, перед скромным памятником. Из овала фотографии, прикрепленной на небольшой известняковой плите, на Олежку смотрели строгие и одновременно добрые глаза отца.
— Дурак, — едва слышно прошептала мать, вытирая слезы уголком черного платка. — Из-за какой-то шалавы!..
Маленький Олежка смотрел на мать широко раскрытыми глазами, затем вновь обернулся к фотографии отца.
— А он подумал, каково мне будет такого оболтуса одной
За три года после гибели отца, жизнь неоднократно подставляла Олегу ножку, задавала каверзные вопросы… Возможно, Олежка не стал бы Легой, если бы… Если бы не научился разговаривать с отцом во сне…
В первое время Олег просыпался, со страхом прислушиваясь к учащенному биению сердца. Ему казалось, что достаточно включить свет и отец появится рядом.
Живой и невредимый.
Потом он научился не просыпаться и доводить разговоры с отцом до конца. Но все чаще он теперь забывал, о чем именно говорил отец. И от этого Олег чувствовал себя очень одиноким.
Через три года мать вышла замуж. Отчим по имени Дядя Сеня, в целом, был мужик нормальный, но любил выпить. Однако это было лишь полбеды. Со временем все чаще вместе с ним стала выпивать и мать…
Но самое странное: с появлением Дяди Сени отец в снах Олега почему-то изменился… Он стал чем-то похож на отчима, даже разговаривал иногда также. Пока не перестал сниться вовсе…
В начальных классах все звали его Легой. Кличка произведена была его одноклассниками от имени Олег. Казалось, все в его жизни складывалось вроде бы случайно, но, вместе с тем, и очень даже не просто. Дома все звали его Олежкой, ласкательно, как маленького. Но это было лишь одной из причин его страстного желания повзрослеть как можно скорее.
Вторая причина — общеизвестна: тайна противоположного пола.
Но была и третья причина — шахматно-математические таланты, плюс — железная воля, которая, для самореализации, жаждала свободы и независимости. Можно было бы назвать и еще причины, но как-то неловко говорить о женщине-матери — «деспотичная алкоголичка». Увы, такою матушка Олежки и была. И видно передала сыну по наследству часть своих генов. Также, как и стремление к полной независимости.
Родился Лега в 1950 году. То есть в год тигра, по восточному календарю. И был он, как и положено всем родившимся в этот год, хорошим и надежным другом, умеющим постоять и за себя, и за друзей. До тех пор, пока лучший друг, к которому он обратился за помощью, не отказал. А позднее — и вовсе предал. И звали этого пацана Ваней. А кличка его уже в те годы была Костолом.
Рано потеряв отца, невольно наблюдая участников жизненного «карнавала» в родной квартире, на улице и в школе, Олежка либо должен был плыть по течению, и быть «как все», либо как можно скорее становиться сильным.
Самым сильным…
Повезло одногодкам Леги, — новый математик преподавал и черчение. На первом же уроке Александр Васильевич, отставной морской офицер, поразил всех: не глядя на доску, одним движением начертил безукоризненный круг, — «окружность». Предложил проверить циркулем, Наташка, лучшая чертежница, рискнула. И
Но, несмотря на такую невиданную способность, произведенного эффекта хватило ненадолго. Оглоеды и спиногрызы в Одессе не переводились никогда, и довести до точки кипения они могли кого угодно. Тем более — инвалида, контуженного на флоте. Уже на третий урок учитель пришел с необыкновенной линейкой метровой длины, выполненной из сияющего, гибкого и упругого металла. С одной стороны — сантиметры, с другой — дюймы…
«Легированная сталь! — с нажимом предупредил чертежник-математик. — А я вам, долбаки, — не Макаренко!»
И, соответственно, бил, в случае чего, линейкой по пальцам. Правда, исключительно пацанов.
Ну, положа руку на сердце, умные мальчики понимали, что будь любой из них на месте их учителя, то и не такое сотворил бы… Но убивать насмерть учеников как бы не положено, потому-то никто из пацанов об учительской карьере и не мечтал.
«Пед и мед — хуже нет!» — придумано там и тогда, то есть в шестидесятых годах двадцатого века. Впрочем, это — одна из тысяч легенд, каковыми овеян был славный город у самого синего моря.
А то, что единственным, кто молча переносил легированную сталь и ни родителям, ни завучу-директору никогда ничего плохого про учителя не говорил, как вы уже догадались, был Лега, Олег Тихомиров, ученик при таком-то учителе, сначала седьмого класса, и так далее, по десятый, включительно…
Что тоже, скорее всего — легенда, математик с явным талантом чертежника, при полнейшем отсутствии макаренковских данных, приходя на урок математики, начисто забывал, как третировал его на уроках черчения Олег Тихомиров. Очень у них сложные взаимоотношения сложились, у бездетного математика-чертежника и Олежки Тихомирова, росшего без отца и без отчима дяди Сени, отбывавшего срок в месте заключения.
Ох, с нелегким сердцем Александр Васильевич ставил Олежке пятерки, а однажды не без труда, но с блеском разгромил ученика в шахматы, после чего Лега решил приналечь и на шахматы, и на черчение. Для компенсации. Понимал, что Василич приобретя некоторую уверенность на шахматной ниве, строже будет и в черчении.
И вытянул-таки Олежка пятерку. Оба словно забыли, как в третьей четверти седьмого класса крепче обычного повздорили, как Александр Васильевич пообещал не выше тройки за год. Но горяч и заносчив будущий Легат был уже тогда и в ответ заверил, что засунет педагога головой в пожарную бочку…
Так и продолжалась эта странная дружба-соперничество, столь разновозрастных особей мужского пола…
Однажды Лега, не в первый раз изгоняемый из класса и битый уже сегодня линейкой, решил разнообразить свою месть. Зайдя за учительскую спину, он положил на пол оторванную от парты спинку, наступил на нее крепкой спортивной ногой, оттянул ее неслабыми руками и резко отпустил.
С оглушительным треском.
То-то поговаривали, что списали капитан-лейтенанта Александра Васильевича по контузии. Здоровые, откормленные лоботрясы не представляли, что офицер может что-то такое пережить, отчего нервы его стали неизмеримо тоньше, чем у обыкновенных людей. Даже если слух, при этом, стал хуже.