Операция «Гильгамеш»
Шрифт:
— А почему не у Васи Первого?
— Его из-за печени Карловича пришлось забить. Ещё в прошлом году. Заодно и селезенку старому хрычу заменили.
— Живодеры… — с непонятной интонацией сказал Легат. — Ладно. Давай сюда обоих Милок…
— А Милка всего одна осталась… Старшую на желудок пустили. У Пыловой рак тогда вроде бы обнаружили. Ну, и пришлось забить девчонку… Пылова очень торопила, боялась, что метастазы пойдут. А потом выяснилось, что диагноз ошибочный: опухоль оказалась доброкачественной!
— А девчонку, значит убили? — Легат вновь взял фотографии Милки и некоторое время внимательно рассматривал
— Хороша? — спросил Брижинский, заглянув через плечо Легата.
— А снимки той, убитой сохранились?
— Так она внешне, мало отличалась от младшей! У них всего год разницы был.
— Ну, и терминология… — недовольно проворчал Легат. — Забили…
— Понимаю… — Брижинский виновато потупился. — Просто так легче. Если их за полноценных людей считать, кошмары по ночам замучают. «И мальчики кровавые», так сказать… Кстати, у Евгения Львовича, психолога нашего, идея появилась. Он предлагает отрезать у младенцев языки. Чтобы речь вообще не развивалась. Тогда, уровень интеллекта еще понизится…
— Ладно, пойду я… — Легат тяжело поднялся из кресла и, стараясь не смотреть на своего донора, направился к двери.
— А девочек не надо? — растерялся Брижинский.
— Не надо… — Легат, не оборачиваясь, вышел.
— Можно я к Леночке пойду? — жалобно попросился Олег Первый.
— Иди, Олежка, — Брижинский тяжело вздохнул. — И старайся не попадаться мне на глаза. Понял?
— Понял!.. — Олежка счастливо заулыбался и довольный выскочил в сад, где его поджидали простые подвижные игры, вкусная еда, а главное — столько друзей и подруг. И еще много-много самого безоблачного счастья, о котором любому смертному можно было только мечтать…
8. Послание
Брижинский готовился к операции, когда к нему в кабинет явились Никита с Федей, держащим в неуклюжих обезьяньих руках автомат. За ними въехал огромный агрегат жизнеобеспечения с головой Аркадия Петровича.
— Все отменяется, — заявил Никита, вытаскивая из кармана «Макаров». — Располагайтесь удобнее, Аркадий Петрович. А ты, Федя, обожди в коридоре. Можешь пока с девочками поиграть. Во второй палате две с насморком лежат…
Когда вооруженный автоматом обезьяночеловек исчез за дверью, Аркадий Петрович откашливался, что-то не совсем ладилось в месте стыка его трахеи с искусственными легкими.
— Операция отменяется, — повторил Никита, когда дверь за Федей захлопнулась. — И вообще прикрывается наша лавочка. Отныне наши пациенты будут содержаться наравне с их донорами, а Клиника становится психушкой…
— Ты соображаешь, что говоришь?! — дрожащим голосом спросил Брижинский. — Если до Легата дойдет…
— Я-то, как раз, и представляю… — Никита вытащил из кармана диск и, вставил в комп…
«Я говорю в трезвом уме и здравой памяти, — негромко говорил Легат. На экране монитора он был едва различим, поскольку сидел в полумраке. — Это мое завещание. Да, я хочу умереть, коль уж так на роду моём написано. Не хочу уподобляться Фаусту, уступившему искусам Мефистофеля. Я, к счастью, не Фауст, а Брижинский — не Мефистофель. Хотя ситуация похожа… — Легат помолчал. — Лучше уйду из жизни сейчас, чем буду потом неизвестно сколько лет мучиться терзаниями совести. Я не хочу, чтобы мои Олежки погибли. Меня все равно вгонят в гроб мысли о том, что убиты, фактически, мои
— Ерунда какая-то… — пробормотал Брижинский и выключил компьютер. — Свихнулся он что ли?!
— Я тоже так думаю, — Никита спрятал оружие в кобуру. — Он в последнее время боль мощными наркотиками глушил. Потому у него крыша и поехала. — Никита взъерошил волосы на голове задремавшего юриста. — Не спите, Аркадий Петрович!
— Не сплю, не сплю… — Аркадий Петрович зевнул. — Кстати, я чего-то подобного от Легата ожидал…
— Я, признаться, тоже, — согласился Никита. — Потому и мобилизовал все свое терпение.
— Думаю, перед операцией его охватил элементарный страх, — задумчиво проговорил Брижинский. — А на нервной почве обострились боли. И чтобы заглушить их, он принял смертельную дозу…
— А ведь я не раз мог его прикончить, — Никита уселся на диван, рядом с юристом. — Но к чему грех на душу брать, когда он сам к этому шел?.. Уж, больно много он нагрешил, потому совесть его и замучила…
— Ладно, хватит о высоких материях, — перебил его Брижинский и повернулся к Аркадию Петровичу. — Вы закончили юридическое обоснование донорства? Сколько мы еще будем находиться в подполье?! Вон в Англии уже приняли закон, разрешающий работы по клонированию человеческих эмбрионов!..
— Я почти закончил… — Аркадий Петрович зевнул и почесал манипулятором затылок. — Только мелочи кое-какие остались.
— Вы уж форсируйте, Аркадий Петрович, — ласково сказал Никита. — В Думе уже заждались…
— А что делать с донорами Легата? — спросил после паузы Брижинский. — Ведь, кроме как быть донорами для Олега Николаевича, они ни на что не годны…
— Ликвидировать, — спокойно ответил Никита. — Теперь они нам точно не понадобятся…
Эпилог-1.
2015 год. Май
Если мы наглухо закроем двери для заблуждения, то как тогда войти истине?
— У нас две новости одна хорошая, другая плохая… С какой начинать? — постаревший за десять лет Широков оглядел сотрудников «Феникса».
Из посторонних в кабинете были лишь Инга и Виктор Киселевы.
— С плохой, естественно, — подал голос Андрей. — Хорошую — на десерт.
— Ну, тогда послушаем нашего уважаемого Кулибина, — Широков показал своей «расчёской-амулетом» на Марата Рябова.
— А чего слушать-то, — начал оправдываться Марат. — Кто мог предугадать, что у Федьки Бузаева тогда тулово оттяпают?!
— Надеюсь все всё поняли? — Широков поглядел на расчёску и сунул её в карман. — Наши наноштучки на изотопных батарейках неожиданно подали нам сигнальчики из землицы, в которую тело Феди было когда-то закопано. Кстати, недалеко от того места, где мы… — Широков неожиданно замолчал, растерянно взглянул на Андрея и торопливо завершил: — где мы и другие тела нашли…
Инга с интересом взглянула на Андрея, который внутренне похолодел от этого взгляда. Его с каждым годом всё больше страшили способности этой женщины. Вот и сейчас Андрей понял, что Инга знает о том, что он был весьма неравнодушен к Алле Кононенко.