Операция «Катамаран»
Шрифт:
Машина Белы Имре остановилась в начале бульварного кольца Танач, напротив агентства «Ибус». Каррини притормозил неподалеку. На этот раз он успел сделать два снимка: директор выходит из машины и второй — директор на фоне вывески «Ибус». Ему опять повезло, Имре задержался у дверей, пропуская выходящую женщину.
В просторном вестибюле было прохладно. Имре направился к окошечку с табличкой «Индивидуальные поездки по странам Европы».
— Мое имя Бела Имре, — представился он сотруднице агентства.
Барышня
— Прошу, для вас все готово. — С этими словами она положила перед директором небольшой пакет с какими-то документами.
Каррини незаметно подошел ближе и, сделав вид, что рассматривает рекламные проспекты в витрине, взял лист бумаги и вытащил авторучку. Попутно, разумеется, он опять включил свой миниатюрный магнитофон.
— Нам удалось организовать маршрут именно так, как вы просили. — Девушка старалась угодить клиенту.
Имре поблагодарил и раскрыл свой «дипломат», чтобы положить туда врученный ему пакет.
Атласная подкладка внутри «дипломата» была оливкового цвета.
Девушка остановила посетителя.
— Еще минуточку, пожалуйста, — попросила она. — Не откажите в любезности просмотреть документы, вдруг что-нибудь покажется неясным. Прошу извинить, но мне поручили исполнить этот заказ с особым вниманием. Так и сказали: речь идет о свадебном путешествии.
Она с любопытством взглянула на стоящего перед ней немолодого мужчину.
Имре с трудом удержался, чтобы не рассмеяться.
— Это не мое свадебное путешествие, — ответил он смущенно и тут же рассердился на себя за это. — Едут моя дочь и ее молодой муж.
— Да, конечно. — Девушка в очках окончательно воодушевилась, до такой степени, что Имре даже обиделся: неужели он настолько стар, что не может сойти за жениха? В пылу служебного рвения девушка между тем продолжала, не зная пощады: — Я помню даже их имена: Жакан Габор и его супруга, урожденная Имре Нора, не правда ли?
— У вас превосходная память, мадемуазель.
Имре вынул один за другим все документы из пакета и перелистал их, дабы убедиться в правильности написания фамилий.
— Вы позволите? — Девушка была неумолима. Она взяла из его рук пакетик и всю пачку бумаг, чтобы продемонстрировать клиенту каждую в отдельности. — Прошу внимания! Отправление двенадцатого июня из Будапешта. В Венецию супруги прибывают на другой день утром и проводят здесь четыре дня и три ночи. На четвертый день вечером отправляются в Рим. Три дня, две ночи. Из Рима самолетом летят через Цюрих в Мюнхен. Семь дней, шесть ночей проводят в столице Баварии, затем посещают Франкфурт и Гамбург. Обратный путь составляет три дня, из них две ночи они ночуют в Вене. По всему маршруту останавливаются только в первоклассных отелях. — Девушка перевела дух. — А теперь прошу вас пройти в кассу и оплатить весь тур... За это время я упакую документы.
Последние две фразы Каррини слышал, уже семеня к выходу. У дверей он повернул к себе лацкан пиджака и добавил в микрофон:
—
Закончив рабочий день, Имре отослал шофера домой и сам сел за руль черного «мерседеса». В условленном месте он остановился, посадил в машину своего друга подполковника Балинта Рону, переехал Дунай по Цепному мосту и помчался в сторону живописных гор Пилиш.
Русоволосый, по-медвежьи крепко скроенный, всегда уравновешенный, подполковник некоторое время молча смотрел на дорогу, но после того, как Имре ловко совершил один за другим несколько обгонов, не удержался, чтобы не проворчать:
— Я вижу, ты кое-чему научился у своей секретарши! Такой же гонщик, как и она. Что это, ралли?
— У меня недоброе предчувствие. Не знаю, в чем дело, но что-то словно гонит меня к старику. — После паузы Имре сделал над собой усилие и продолжал уже другим тоном: — Тереза, между прочим, в прошлое воскресенье в своей категории была второй. Подумать только, без пяти минут чемпионка каждое утро варит мне кофе!
Рона барабанил пальцем по пряжке слишком свободного для него ремня безопасности.
— Эту штуку отрегулировали на твои сто килограммов, — в своем обычном ворчливом тоне заключил Рона, — все время съезжает у меня с плеча. Что тебя тревожит? Что-нибудь со стариком?
— Толком не знаю. Унылый он какой-то, подавленный. Три дня назад я разговаривал с ним по междугородной. У него опять поднялся сахар в крови. Несколько дней подряд ему не вводили инсулин, врач почему-то не приехал. Нелегко ему приходится вот так, в одиночестве, на старости лет.
— А что прикажешь делать? Додек чувствует себя хорошо только здесь, в своей лесной избушке, вдали от людей. Ты же знаешь, как он упрям.
Несколько минут оба молчали. Рона уважал и любил Додека, но уже не один раз подумывал о том, что старик не должен вот так уединяться. Верно, он отсидел в тюрьме по ложному обвинению почти четыре года, но со дня его освобождения и реабилитации прошло уже двадцать пять лет. Четверть века, шутка сказать.
Они съехали с шоссе и повернули налево по лесной дороге.
Вот тут-то и настиг их Каррини на своем «фиате». Итальянец не стал сворачивать на лесную дорогу, а проехал вперед и остановился на обочине шоссе. Выждав несколько минут, он повесил на шею фотоаппарат, вылез из машины, запер дверцу и углубился в лес.
Имре и его спутник подъехали между тем к бревенчатой, украшенной затейливой резьбой лесной сторожке. Домик имел ухоженный и приветливый вид, три ступеньки вели на небольшую терраску, на которой сейчас и стоял Иштван Додек.
Коротко стриженная голова его была совсем седа, взгляд когда-то голубых глаз потух, лицо бороздили глубокие морщины, оно было печальным. Хотя Додеку не было и шестидесяти, он казался глубоким стариком.
— Как дела, Пишта? — бодрым тоном загремел Рона. — А почему Цезарь нас не приветствует как всегда?