Операция «КЛОНдайк»
Шрифт:
– Не в быстроте дело, – не согласился Федор, – а в способности видеть смысл. Ведь многие люди живут очевидным, то есть тем, что видят их очи, которые, понятно, часто подводят, обманываясь мнимым. Жить очевидностью легко, так живут обычные люди, то есть люди обычая, которые не прозревают смысла, а следуют давно заведенному порядку. Но ни очевидность, ни обычай – не есть законы природы, а есть лишь человеческое мнение. А умный – смышленый человек – зрит смысл, лежащий глубже простого человеческого мнения.
– Можно ли тогда сказать, что обычные люди чтут ритуал без понимания его смысла, только потому, что так повелось испокон, а смысл знают только посвященные? –
– Ну, близко, да, – подумав, согласился Федор и добавил: – А русскому человеку проще, чем другим, узреть смысл – нужно только уметь слушать мир и святый русский язык, он все в себе содержит – и вопросы, и ответы.
– А при чем тут святость языка? – удивился Леонид. – В мире огромное количество языков, что же, они – хуже?
– А в чьих языках слово само себя объясняет? – спросил Федор, испытующе глянув на Леонида.
– Что вы имеете в виду? – не понял Леонид.
– Я спросил тебя, – терпеливо пояснил Федор, – в каком языке можно послушать слово и понять, что оно означает?
– Я не понимаю вопроса, – признался Леонид.
– Ну, вот ответь: что такое бездна?
– Что-то очень глубокое, – пожав плечами, ответил Леонид.
– Примерно так, но короче: это то, что «без дна», – усмехнулся Федор.
– Ой, и правда… – удивился Леонид. – А еще?
– Еще… Ну, а что есть спина?
– Спина… спина… – начал повторять Леонид, пытаясь уловить скрытый в слове смысл, более широкий, чем просто «часть тела, находящаяся сзади». Со «сзади» вообще возникала проблема – эта «задность» будет зависеть от точки зрения смотрящего. Если он будет стоять за спиной человека, так для него спина этого человека будет находиться спереди.
– Ну, Лёньша, ты послушай: «спи-на»! – рассмеялся Федор. – Это указание, на чем надо спать.
– Бог ты мой! – только и мог вымолвить Леонид. – Мне такое и в голову никогда не приходило!
– Говорю же, нужно самому учиться слушать мир и слова, поскольку мало кто сейчас этому учит. Есть в Питере наш человек, Мартын Балалай, учит людей слушать… И назвал он свои занятия семинарами по фоносемантике, но скептики-филологи называют их занятиями по… как это… по вульгарной этимологии, вот, не сразу и вспомнишь! Что с людьми делает наука, одним словом: лопотники! Так вот, вершит он большое дело, помогает людям раскрывать глаза на наш язык, вроде как вскапывает слежавшуюся землю, под которой томятся слова в их первозданном смысле. Ну да ладно, Лёньша, давай вернемся к нашим овечкам, – подвел итог их просветительской беседе Федор и тут же переключился на предстоящий разведывательный поход.
Они обсудили детали своего прибытия в Крутояр, после чего Леонид, действительно, на три дня остался в доме Федора практически один, не считая гремящей цепью под домом Зухры, люто взлаивающей на прохожих. Федор куда-то уходил и возвращался только для того, чтобы накормить гостя. Леонид было попытался предложить свои услуги, но Федор отказался от его помощи, сказав, что в своем доме готовить может только хозяин – это его пространство.
– Вот приеду к тебе в гости, ты кормить меня будешь! – сказал он, смягчая свой отказ.
– Федор, а
– Привык уже… Была одна женщина, но потом я ее убил, – нехотя ответил Федор, возясь у стола.
– Как убил?! – оторопел Леонид.
– Ну не в прямом смысле… – сощурился в подобие улыбки Федор. – Просто выкинул ее из своей жизни, из памяти.
– А-а… – протянул Леонид, успокаиваясь, и подумал, что это, действительно, верно: если перестаешь с человеком общаться – вычеркиваешь его из своей жизни, то ведь, и правда, убиваешь его для себя.
Он с любопытством глянул на Федора: сколько еще интересного скрывается в этом человеке?
Читая целыми днями старые журналы, которые стопками лежали у Федора под кроватью, Леонид постоянно возвращался мыслями к необычному мировоззрению Федора. Памятуя о его наказе учиться слушать мир, он часами произносил слова и вслушивался в их звучание, неожиданно открывая для себя столько смысловых оттенков, о которых раньше и не подозревал. Повторив несколько раз слово «яблоко», он услышал, как то «призналось» ему, что оно – облако, то есть смесь воды и воздуха. А беременность, которая так тяжела для женщин, оказалась жертвенным предложением сначала мужу: «бери меня», а потом и ребенку, вынашиваемому в утробе… Даже латинское слово «коитус» в своей русской транскрипции «соитие» дало ему звуковое объяснение: «со-и-ты-и-я», то есть «мы вместе с тобой – и ты, и я». Какое это было потрясающее занятие! Леониду практически открылся новый мир, словно, действительно, сползла слежавшаяся асфальтовая корка с заезженных слов, и те предстали перед ним в своем истинном свете, свежие, выпуклые, блистающие ясным и понятным смыслом.
«Спасибо тебе, Серега, за Федора!» – не раз мысленно обращался он к другу, чувствуя, что из этой поездки выйдет уже другим человеком.
Однажды, попробовав послушать имя Есении, он сначала огорчился, прочитав: «Е-се-ни-я», то есть «это есть ни я», вроде как она отказывалась сама от себя, но потом уловив другой смысл: «Е-сени-я», то есть «я есть сени» – возликовал: конечно же, Есения могла быть только сенями, то есть преддверием к другому миру. И он намеревался попасть с ее помощью в этот мир, в котором, как он надеялся, его жизнь обретет новый, настоящий смысл.
Глава вторая
Окрестности поселка Озерный, начало января 1998 года
Поезд, на котором был спрятан Лёня, в буквальном смысле как из-под земли проявился темным призраком по другую сторону сопок, направляясь к повороту к пакгаузу, до которого было еще около шестисот метров и где его ждали уже разгруженные вагоны.
Николай курил на платформе, прислонившись к одному из ящиков с оборудованием и наблюдая, как хвост поезда медленно выползает из тоннеля, угадываемого в темноте по светящейся внутри цепочке красных огоньков. Через несколько мгновений что-то большое и темное перекрыло это светящееся пространство. Николай, не раз наблюдавший эту картину, не уставал восхищаться гениальным инженерным сооружением, замаскированным под отъезжающую скалу и скрывающим доступ в тоннель. Это напоминало ему сказку об Али-Бабе и сорока разбойниках, только этой скале не прикажешь: «Сим-сим, откройся!». Ее движением управляли изнутри тоннеля операторы, с которыми Николай за всю свою службу в Озерном ни разу не столкнулся, настолько они были засекречены.