Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– Да, черт возьми. А вы не подумали, что это может быть провокация? Инсценировка?
– Побойтесь Бога, ваше сиятельство… – проговорил Шеин. – Побойтесь Бога.
Ну, в общем, в конце концов даже психованный беляк дошел до ручки, и про декомпенсированный шок Палишко только и узнал, что одно название. Хотя понял, что ребята от него умирают. Декомпенсированного. Велел греть им воду и давать теплую, с сахаром. Может, кто вычухается. Но уж не беляк, это точно. Этот пускай сдохнет. Особенно после
Там ерундовый был заряд, никто не погиб, даже не ранило никого, но вышка сдохла насовсем. Весь ток погас, везде.
Беляк, увидев разъяренного лейтенанта, только и сказал:
– Упс.
Вот это Палишку и доконало. И пришла бы беляку полная пизда, но тут в кабинет ворвался майор – и, ни слова не говоря, зацедил Палишке в ухо.
– Что это за филиал гестапо? – Как, откуда он узнал?
– Товарищ майор, вы же сами сказали…
– Я сказал, чтобы ты устранил помехи, еб твою мать! – прогремел майор. – Я не сказал, чтобы ты устраивал здесь мясорубку!
– Товарищ майор…
– Я уже два года товарищ майор! Ты знаешь, что твои художества слышал весь Крым? Нас теперь в плен не возьмут! И скажи спасибо, если других будут брать!
Палишко похолодел. Теперь же и помощь не придет, никак ее не вызвать, все обесточено…
– Только не говори, что он помер, а то я тебя сам убью. Нет, я тебя живым белякам отдам.
Палишко не смел спорить. Он понимал, что накосячил, нарушил главную заповедь: делай что хочешь, только не попадайся.
Беляк, по счастью, оказался живучий. Палишко его приложил раза два – ну, за «упс», – и он в память так и не пришел, но ничего, дышал.
– Перевяжите его, – велел майор.
– Так нечем, – вякнул было Анисимов.
– А ты поищи. – У майора уже и глаза побелели от ярости. – Бегом!
Анисимов вовремя смылся на поиски перевязочного материала.
Остапчук не успел. Палишко поймал его в коридоре и начал бить.
Если бы за дурость давали Нобелевку, в 1980 году у Палишко просто не было бы конкурентов. Бог даст выпутаться, подумал майор, ей-же-ей, он до старости в лейтенантах проходит. Я ему устрою веселую жизнь.
Пока что атаки белых удавалось отбивать. Пока что. Белые не экономили пули и мины, но берегли людей. Майор был вынужден беречь все. Тем не менее, после второй атаки белых он узнал, что третью отражать почти нечем.
Во время затишья корниловцы помахали белым флажком и послали парламентера.
Офицер в чине штабс-капитана смотрел на Лебедя, как Сталин на врага народа. В руке у него была мини-рация. Точь-в-точь такая, как у тех диверсантов. Может, он и был из них – майор видел всех мельком и припоминал с трудом.
– Через полчаса мы начнем штурм, – сказал беляк. – И мы не будем брать пленных, если не прекратится вот это, – он щелкнул рычажком рации и Лебедь, услышав, обмер.
«Вот
Он бегло оглядел корниловца – раны вроде несерьезные, перевязка требовалась больше для того, чтоб их не увидели в первую же секунду и не пристрелили сгоряча переговорщиков. Нда. Хорошо бы еще лицо ему замотать…
Майор смахнул все со стола и велел переложить туда беляка с мокрого пола. Анисимов примчался с какой-то занавеской, порезанной на ленточки. Пока он неуклюже перевязывал пленного, Лебедь достал фляжку и влил тому в рот немного коньяка.
У беляка не было сил даже проглотить, но глаза он открыл.
– Скажи своим, – склонился к нему Лебедь, – что я не приказывал тебя пытать. Сейчас тебя отправят вниз, и ты скажешь, хорошо? Слушай, это же война. Случается всякое. Ну, Палишко у нас скот, но он же один такой. Ты же знал ребят. Глеб… он же все еще жив. Ты же не допустишь, чтобы он погиб, правда?
Беляк сделал усилие – кажется, всем телом, – чтобы проглотить коньяк. Губы шевельнулись, но говорил он слишком тихо. Майор склонился ниже.
– Что? Повтори, что ты сказал?
– Видишь… море? – И беляк снова закрыл глаза.
Майор видел море. И в нем от края и до края плескался полный пиздец.
И над этим морем раскатывался новый звук, на который майор раньше не обращал внимания: клокочущий гул вертолетных винтов…
Вертолеты?!
Майор пулей вылетел из помещения. В пологом ущелье действительно наводили порядок вертолеты: два Ми-24 поливали склоны из пулеметов. Ми-8 шел сюда, видимо, на посадку.
Ребята! Родные наши!
Склон, удерживаемый красными, выдохнул: «Ура-а!», словно камни запели осанну. Майор внезапно обнаружил, что орет сам.
И тут же крики радости сменились воплями гнева: с позиций белых, казалось бы, подавленных пулеметным огнем с воздуха, шваркнули в небо четыре стрелы с дымными хвостами. Три взорвались, «поймав» инфракрасные ловушки. Четвертая попала в Ми-24…
Удар! Вертолет, дымясь, ахнулся на склон Чучели. Какое-то время он катился вниз, ломая лопасти и кроша корявые горные деревья, затем его падение вроде бы затормозилось у скального обрывчика, а потом неумолимая гравитация взяла свое и вертолет, свалившись на камни, взорвался.
Лопасти Ми-8 молотили уже над площадкой. Шасси коснулись бетона.
Из кабины на землю спрыгнул первый десантник. Майор чуть не проглотил язык. По площадке навстречу Лебедю шел целый и невредимый Верещагин в советской форме…
Вот так люди и становятся заиками.
Со второго взгляда было понятно, что парень ну ничем не похож на Верещагина. Не темно-русый, а светло-русый, ниже ростом и шире в плечах, сероглазый и склонный, скорее, к полноте.
– Явление третье, – сказал он, подойдя вплотную к майору. – Те же и фронтовая разведка.