Операция «Шасть!»
Шрифт:
Алексей Попов описал расхитителя интеллектуальной собственности (или, выражаясь языком контрразведчиков, «объект разработки») удивительно точно. Никита окинул хмурым узнающим взглядом прибежавшего толстячка – кувшинное рыло – и спросил с укором:
– Что же это вы, господин… э-э… – Он вопросительно поднял брови почти до самого респиратора, сдвинутого на лоб.
– Гендерный Фебруарий Мартович, – поспешно представился будущий самурай, чрезвычайно волнуясь. Близость инспектора внушала ему необъяснимый ужас. Он робко заметил: –
– Не имеет значения, – сухо проговорил Добрынин.
Идиот вохровец вылупился на него с обожанием дворового пса. Видать, расслышал в голосе настоящую офицерскую твердость. Турникет, однако, держал на запоре.
Никита заговорил снова:
– Что же это вы, господин Гендерный, крысиный питомник из НИИ устроили? Вредителей развели на подотчетной территории, и хоть бы хны. Не знаете, чем грозят человеку мышевидные грызуны? Чумой давно не хворали?
Фебруарий Мартович начал судорожно вспоминать, давно ли он хворал чумой. От волнения вспомнить не удавалось, и он отчаянно выкрикнул:
– В детстве! – После чего без перерыва: – Не помню!
– Не помните, – печально сказал Никита. – Потому-то так преступно беспечны. А между тем в Средние века бубонная чума, разносимая именно крысами, уничтожила половину населения Европы. Хотите повторения этой истории?
Гендерный повторения средневекового мора, безусловно, не хотел. Что и показал, истово замотав головой и по-монашески прижимая руки к мягонькой грудке.
– Тогда проводите, – потребовал Добрынин и пристукнул страшненьким крюком по турникету.
Гендерный обратил на вохровца недвусмысленный взгляд. Тот, еле слышно шепча: «Ну как есть полная Каракалпакия! Окончательная!» – поспешно отпер проход.
– А почему, извините, вы прибыли так поздно? – спросил Фебруарий Мартович, семеня за строгим инспектором и стараясь заглянуть ему в лицо.
– Потому что грызуны крайне, крайне осторожны. Днем, как правило, прячутся, – наставительно сказал Никита. – Сейчас для них самое раздольное время. Возьмем, что называется, тепленькими. Показывайте, где ваш кабинет.
– Позвольте, а отчего вы думаете, что крысы обитают у меня в кабинете? Я ни разу их там не видел. Может, лучше пройдем к столовой?
Никита, поняв, что «объект разработки» начал оправляться от первого шока, чертыхнулся про себя, но виду не оказал.
– Поступил сигнал, – отрезал он.
Фебруарий Мартович при этих словах будто наяву увидел шакальи физиономии своих партнеров по ноу-хау-трансферту. Подавать столь дурно пахнущие «сигналы», кроме этих «грызунов», было некому.
– Сигнал, значит… А документики ваши посмотреть можно? – Он решился наконец-то навести справки.
– Давно бы так, – одобрительно проворчал Добрынин. Он протянул Гендерному книжечку в пупырчатых, будто икорных, корочках, а также лист предписания. – А то допускаете на секретную территорию кого ни попади. Без проверки, да еще в вечернее время. Непорядок.
Фебруарий Мартович внимательно изучил удостоверение и отметил, осторожно торжествуя:
– Вы,
Никита посмотрел на него с брезгливым соболезнованием, будто на слаборазвитого ребенка, только что съевшего собственную козюлю:
– Господи-ин Гендерный… – протянул он. – Что же вы думаете, в такой собачий час на крысиные помойки старших инспекторов посылают? Или ждете, что сама генеральша Вожжина пожалует? Ладно уж, – миролюбиво сказал он, пряча документы в карман, – можете не отвечать, вопрос риторический. Идемте к столовой.
Столовая располагалась в дальнем от проходной конце здания. Вообще, здание НИИ больше всего походило на помесь грандиозного семиэтажного зиккурата и броненосца времен Цусимы. Цеха опытно-экспериментального завода «Луч» занимали четыре нижних яруса (корпус корабля), а собственно исследовательские корпуса – пирамидальную «палубную надстройку». Впрочем, картафановцы, слабо знакомые как с архитектурой древней Месопотамии, так и с конструкцией боевых кораблей прошлого, называли его Ледоколом.
Никита шагал по широким, гулким, полутемным коридорам, рассеянно изучая выцветшие плакаты на стенах. Он слушал пыхтение Гендерного и думал о том, что крыс возле столовой, скорей всего, не обнаружится, после чего толстячок станет еще подозрительней. Придется вновь надсаживать бронхи, модулируя комиссарский рык, а это, признаться, ему уже во как надоело. Одна надежда на Фенечку.
Дошли. Широкие стеклянные двери, способные пропускать в столовую по пять плечистых научных сотрудников зараз, оказались заперты. Фебруарий Мартович, скорчив трагическую мину, развел пухленькими ручками:
– Вот. Я вас извещал, что я не по хозяйственной части. Ключей у меня нет. Если хотите, можем обойти снаружи. Там и мусорные баки, наверное, найдутся. Но предупреждаю заранее – получится долго.
Никита насупился, соображая, чего наплести «объекту разработки», чтобы отговорить от негожей затеи покинуть внутренности Ледокола.
Гендерный тоже насупился, соображая, как потактичнее сунуть санитарному инспектору рублей двести, – да и выпроводить к черту.
Тут-то из-за кадки с чахлой пальмой и выскочила мелкая, темная и как будто хвостатая тварь. Тварь пронзительно пискнула и молнией шмыгнула по коридору в сторону проходной.
– Ага! Вот она, крыса! – азартно завопил Никита, бросаясь в погоню.
– О боже… – тихо проговорил Фебруарий Мартович, который абсолютно ясно разглядел, что это была вовсе не крыса. Маленькая, чуть больше кулака, сморщенная, как гриб сморчок, человеческая голова с десятком не то косичек, не то паучьих ножек. На них-то она и передвигалась, да как проворно! Гендерному вдруг сделалось тревожно. Даже жутковато. Жутковато находиться здесь, где обитают подобные создания. И не менее жутко идти туда, куда оно умчалось. Успокаивая себя мыслью, что это какая-нибудь дурацкая поделка молодых балбесов из лаборатории робототехники, он зарысил следом за инспектором. Сперва легко, но с каждой секундой все больше убыстряя шаг и боясь оглянуться.