Операция «Шасть!»

Сивинских Александр Васильевич

Не походил проклятый сморчок с ножками на мини-робота, никак не походил!

Фебруарий Мартович настиг Добрынина возле собственного кабинета. Инспектор азартно ковырял крюком плинтус, расширяя какую-то не то дыру, не то в самом деле нору.

– Это не крыса, – отдыхиваясь, просипел Фебруарий Мартович. – Это, должно быть, экспериментальный робот.

Борец с вредителями выпрямился, недовольно засопел и вдруг рявкнул наподобие пожарного набата:

– Что за дикий бред!

И сейчас же того страшней:

– Это ваши апартаменты? Открывайте

немедленно, грызун внутри!

– Да, это мои апартаменты, – всхлипнул раздавленный акустическим ударом Фебруарий Мартович и отпер ослабевшими руками дверь: – Прошу, господин инспектор.

Никита натянул на лицо респиратор и крадучись, словно в самом деле опасаясь спугнуть пасюка, вошел в кабинет.

Громогласный инспектор чувствовал себя в вотчине Гендерного как дома. Он скрипел сапогами, царапал стены и пол крюком. Заглядывал в шкафы и за портьеры. Молодецки ухая, двигал мебель и всюду, всюду рассыпал толстым слоем тошнотворно воняющий грязно-желтый порошок. Если тварь и впрямь забежала сюда, она давно должна была ретироваться, спасая жизнь. Или окочуриться.

– Вы, извиняюсь, скоро закончите? – ежеминутно спрашивал его Фебруарий Мартович и добавлял молитвенно: – Мне уходить пора. У меня сердце. Режим.

На самом-то деле сердце у Гендерного было молодым на зависть. Как и здоровье вообще. Единственное, что его несколько беспокоило, так это простата. Чуть-чуть.

Добрынин это, видать, понимал.

– Служенье муз не терпит суеты, – отвечал он, разбрасывая новые и новые порции отравы. – Также не терпит суеты и дератизация.

Снова забулькал жестяным голосом окаянный телефон.

– Слушаю, – слабо сказал Фебруарий Мартович.

– Тут такая Каракалпакия, Февраль Муратович, – бодро протявкал мучитель вохровец. – Наряд из жандармерии объявился. На территорию института желают пройти. Руководство спрашивают.

У Гендерного помертвело в груди. Снова перед его мысленным взором всплыли злорадно улыбающиеся акульи рыла компаньонов по «интеллектуальному экспорту».

Он в три приема протолкнул сквозь пересохшую глотку:

– Что. Им. Нужно?

– Это… ну нелегальных иностранцев ищут. Говорят, у нас тут вьетнамский цех по пошиву тапочек работает.

У Фебруария Мартовича несколько отлегло от души.

– А я-то при чем? – сказал он уже значительно бодрее. – Вызывай директора.

– Зачем это? – испугался охранник. – Зачем директора, когда вы все равно уже тут? Не, вы уж сами его вызывайте, Февраль Муратович. А мы люди маленькие, нам не положено. Такая вот Каракалпакия!

Гендерный приуныл. Вызывать директора в двенадцатом часу ночи было форменным самоубийством. Почище харакири.

– Хорошо, я сейчас подойду встречу. Вы скоро? – в десятый раз обратился он к Добрынину.

– Служенье муз не терпит суеты, – с расстановкой повторил Никита и метнул на туфли Фебруарию Мартовичу пригоршню гадкого порошка.

Тот, закрывая перекошенное лицо платком, сбежал.

Представитель

Серого Замка оказался мужчиной богатырского телосложения. Рожа у него была самой протокольной, с некоторым элементом зверства. Френч и бриджи на нем были с иголочки, портупея-лак, фуражка полметра диаметром и сапоги в гармошку. За спиной жандарма возвышалось жуткое чернолицее чучело в пестрых одеждах, будто только что сбежавшее из этнографического музея. Чучело напевало регги и пританцовывало. На его широкой, как Тихий океан, груди мотался омерзительного вида амулет: сушеная человеческая голова. Поразительно похожая на тот сморчок с ножками, за которым гонялся санитарный инспектор.

– Уполномоченный по борьбе с незаконной иммиграцией и торговлей живым товаром Муромский, – четко представился Илья. – А вы, как я понимаю, Фебруарий Мартович Гендерный?

Обильно потеющий Гендерный мелко закивал.

– Поговорим у вас или сразу ко мне, в Серый Замок? – напористо поинтересовался Муромский.

– Я не совсем понимаю, чем вызвано… – пролепетал Фебруарий Мартович, но жандарм нетерпеливо заворчал, и Гендерный замахал вохровцу: отпирай живее. – Э-э… Пр… Проходите, офицер.

– За мной, – не оборачиваясь, скомандовал уполномоченный плясуну-папуасу и, громыхая сапогами, двинулся вперед.

В кабинете Муромский первым делом «проверил документики» у эпидемиологического санитара, после чего удовлетворенно пожал ему руку и сказал:

– Одно дело делаем, брат-крысолов. Продолжайте спокойно работать.

– Дредд, – приказал он своему экзотическому спутнику, – а ну помоги товарищу с заразой воевать!

Дикарь радостно осклабился и после непродолжительной борьбы выхватил из рук Добрынина пакет с крысиным ядом. Инспектор на секунду замер, раздумывая, как реагировать на такую помощь, а потом махнул крюком:

– Пошли тот угол обработаем.

Жандармский уполномоченный втиснулся в личное кресло Гендерного, положил перед собой планшетку. Гневно посмотрел на монитор, где рисованные ниндзя не столько сражались, сколько занимались непотребством. Буркнул «чего и следовало ожидать» и направил на Фебруария Мартовича палец:

– Итак, гражданин Гендерный, будем реально и добровольно сотрудничать или в несознанку играть?

– А по какому вопросу? – робко спросил Фебруарий Мартович, присаживаясь на краешек стула для посетителей.

– По вопросу поступившего заявления. Ознакомьтесь. – Муромский извлек из планшетки бумагу непреложно официального вида. Однако «ознакомиться» Гендерному не дал, начал читать сам: – Несовершеннолетние гражданки республики Вьетконг Пу Та Нча и Ша Ла Вча заявляют, что их ручной труд незаконно использовался на незаконной фабрике по изготовлению домашней обуви. И не только, понимаешь, ручной труд! – свирепо добавил он, бросив взгляд исподлобья на дисплей компьютера.

Гендерный представил, что там может твориться, и поалел со стыда. Однако нашел в себе силы возразить: