Операция «Степь»
Шрифт:
Там, на углу Предтеченской и Николаевской, она столкнулась однажды с Женей Суриковой, и, как ни странно, эта встреча и разволновала и обрадовала Шурочку.
Воспоминание о неприязненном и полном колкостей разговоре тяготило молодую чекистку. Поэтому, стоило Жене завидеть Шурочку, она просветлела лицом и перешла к ней через улицу.
– Ох как ты изменилась, ужас! – без излишней деликатности воскликнула Женя и прижала ладошки к своим, не чета Шуриным, отнюдь не впалым щекам. – Трудно, да? Но ты молодец, я о тебе слышала. Ты такая молодчага!
– О Мише пока ничего? – никак не реагируя на ее слова, одними губами спросила
Сурикова нахмурилась: кольнул-таки ее Шурин вопрос. Но, по-видимому, на этот счет у нее все было уже решено: если уж втрескались эти друг в друга, она, Женя, лезть не будет. Товарищи хорошие, и ладно. Но вздох не сдержала.
– Может, начальство и знает, а я… – Женя грустно покачала головой. – Да и некогда было интересоваться, у меня с детдомом полон рот хлопот.
– Да? – безразлично отозвалась Шура.
– Ты знаешь, вот, смотри. – Женя зубами стащила с руки варежку, достала из кармана бумажку. – Читай!
Шура пробежала глазами текст.
Протокол № 2
Заседание комиссии Помкомгола органов и войск ВЧК Самгубчека.
§ 1. Организовать на средства Самгубчека детский дом с нужным обслуживающим персоналом.
§ 2. Отчислять на содержание детдома Самгубчека: трехдневный продовольственный паек ежемесячно – с ответственных работников и двухдневный – с остальных сотрудников.
§ 3. Деньги вносить: ответработникам – трехдневную зарплату, остальным – двухдневную.
§ 4. С красноармейцев брать исключительно лишь добровольные пожертвования.
§ 5. Рассчитать количество детей, которых возможно принять в детдом Самгубчека, и соответствующий обслуж-персонал.
Вирн.
Пока Шурочка читала бумагу, Женя, все серьезнея глазами, вглядывалась в ее лицо. Потом вдруг шлепнула себя по бедру.
– Слушай, Александра! Мишка говорил, что ты жаловалась, мол, в коллекторе к детям привыкнуть не можешь: сутки-двое – и нет их, раздали. Иди к нам, а? Учителем-воспитателем, а? Повариху найдем, убирать сами будут… Вот идея! Ты же свой человек, и искать не надо. Воспитывать будешь нам смену. А надо – с чекистами по ликбезу занятия проведешь. Согласна? Ну, я же по глазам вижу – согласна!
Женя порывисто обняла Шуру за худенькие плечи и крепко стиснула.
– Согласна? А заведовать знаешь кто будет? Я! Представляешь? Я!
Смех ее был так заразителен и звонок, что Шурочка, сама не зная почему, тоже расхохоталась. Она чувствовала, как щекам стало горячо от хлынувших слез, а лицо Жени, дома, заснеженные деревья – всё-всё расплылось.
– Не надо реветь, Шурочка, – впервые Женя назвала ее так. – Пойдем к Альберту Генриховичу, сейчас же пойдем!
Но Шура не могла идти, у нее подкашивались ноги. И не столько от радости, нет, она ее еще не осознала, а от горячего участия этой чудесной девушки, Мишиного друга.
Все устроилось так, как обещала Сурикова, и довольно быстро. Правда, Ильинская пока что продолжала работать в коллекторе – паек в детдоме она могла получить лишь с поступлением первых воспитанников. У Шуры появилась и потаенная цель: ей хотелось подобрать среди контингента коллектора ребятишек, с которыми у нее намечался хоть какой-то контакт. Ей казалось, что не всякие дети подходят для детдома Самгубчека: ведь надо будет воспитывать смену чекистам, таким, как Миша. Тайком от своего начальства она стала
А открытие все оттягивалось. Помещение подыскали быстро – красивый особняк, всего в полуквартале от губчека. Оттуда переселили в дом по соседству трех старорежимных старушек, занимавших пять просторных комнат. Дело уперлось в ремонт – не было извести. Отовсюду собирали мебель, чинили кровати, выпрашивали у военных постельные принадлежности.
Да и топить по существу было нечем. Пришлось всем свободным от службы комсомольцам губчека выйти на набережную возле спуска по улице Льва Толстого и разгрузить вмерзшую в лед баржу с подгнившими от долгой своей ненужности бревнами. У Шурочки как раз выпал выходной. Спать ей в тот день почти не пришлось: субботник начали днем, а вечером ей надо было на занятия.
Занятия, да не с Мишей… Трижды в неделю в общежитии губчека Шурочка занималась с малограмотными сотрудниками ЧК математикой, русской словесностью и основами естественных наук. Историю решила не трогать: ее все прорабатывают на политчасах. Да и на Ягунине она уже обожглась. На стене против двери приколотили здоровенную классную доску, в углу всегда белела горка мела – пиши, учительница, хоть самыми огромными буквами! Учеников набивалось в комнату дюжины полторы. Сидели на койках, столами были лавки. Не очень, конечно, удобно этак скрючиваться, но вольному воля… Не у каждого чекиста была возможность посещать пролеткурсы и прочие солидные учреждения компросвета. Да и ненадежные люди порой читали там лекции. По словам Чурсинова, если не соврал, какой-то лектор умудрился даже спутать феодализм с сельским хозяйством. У Шуры же можно было спросить, о чем хочешь. А если не знает, скажет честно: не знаю, посмотрю в книгах…
Однажды она рассказала им про Жанну д'Арк, любимую свою героиню. Увлеклась, как тогда, на литературном диспуте. С горящими глазами читала стихи об Орлеанской деве, слезы не удержала, рассказывая о предательстве, приведшем Жанну на костер… В тот вечер Шурочку провожали до площади Революции сразу четверо молодых чекистов. Вздыхали. Но… Мишку не спишешь.
Примерно за неделю до Нового года, проснувшись с ощущением свинцовой тяжести во всем теле – началось оборудование детдома, и Шурочка теперь совсем не отдыхала, – она обратила внимание на мать, что редко бывало в последнее время.
Надежда Сергеевна, необычно рано пришедшая с работы на обед, выглядела подавленной и рассеянной. Отвечала дочери невпопад, потом, ни с того ни с сего вспылив, потребовала оставить ее в покое, ушла в свою комнату, быстро вернулась. Села в кресло, попробовала вязать и через минуту швырнула клубок.
– Мама! – Шура уселась на колени старшей Ильинской. – Сиди и не вставай. – Взяла мать за седеющие виски и заглянула в глаза: – Что случилось? У тебя нечисто на душе, мама! Я же тебя знаю.