Операция «Степь»
Шрифт:
– Поздравляю, ребята! Ужасный голод не победит нас! Здравствуй, Новый год! Дедушка Мороз, иди к нам!
Она обернулась к открытой двери. Глядя на заведующую детдомом, повернули головы к дверям и ребята. В коридоре послышались шаркающие шаги: как-никак, а Булисовы бурки были размеров на шесть больше Шуриной ноги.
– Здравствуйте, дети! – насколько могла густо, сказала Шурочка. – С Новым годом!
– Шу-у-рочка, – протянула Настенька. Остальные ребята – кто удивленно, раскрыв рот, а кто и безо всякого выражения – смотрели
– Ну-ка, ребята, – сказала Шурочка уже своим голосом, – скажем все вместе: С Новым годом! Раз, два, три! С Но-вым го-дом!
Получилось! Из шепотков, их тихих застенчивых голосков, из выкрика Коли и Настиного писка получился нестройный, но, главное, многоголосый возглас: «С Но-овым го-одом!»
– А я – Дед Мороз, – сказала, приободрясь, Шурочка. – Я подарки вам принес. Но вы должны их заслужить. Вку-у-сные подарки! – Шура глядела на ребят, и ей так хотелось, чтоб они слушали, чтоб хотя бы заинтересовались подарками, что ли! – Давайте возьмемся за руки и потанцуем вокруг елочки. Кто не хочет, пусть сидит… – Шура кивнула Жене: скорей же!
Сурикова подбежала к лавке и взяла за руки двух ребятишек.
– Хватайся, хватайся за Дусю, – крикнула она маленькому татарчонку Ринату. – И ты, Маша, возьми за ручку Степку…
Не всех, и все же большинство втянули они в пока еще недвижный хоровод вокруг елки.
– К мамке хочу… – вдруг заплакал у стены обложенный подушками Венечка.
– Ты слушай, слушай! – крикнула Шура. – Ребята, я с Женей буду петь, а вы потом с нами вместе будете повторять, хорошо? Песенка про елочку, она детская!..
Волнение, нет, больше – какое-то жаркое раздражение трясло Шуру. Ей казалось, что от того, запоют ли сейчас дети, зависит много… так много…
Она тихонько потянула за руку Колю Босого и пошла по кругу.
– «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…» – запела Шура сочным сопрано, и Женя, не очень мелодично, но все же сносно подхватила грудным голоском:
– «Зимой и летом стройная, зеленая была…»
И – так и застыло слово в воздухе… Не подпевают!
– «Зимой и летом стройная…» – Шура тряхнула за руку Колю Босого: – Пой же! Колька! «Зимой и летом стройная…»
Только два голоса – Шурочкин и Женин – громко и надрывно звучали в комнате.
– «Зимой и летом стройная…» – в третий раз, чуть не плача, начала Шурочка, и вдруг… Три или четыре тихих детских голосочка отозвались:
– «Зимой и летом стройная…»
У Жени на глаза навернулись слезы, а Шура… Сейчас она была гусаром в гуще сабельного боя. Глаза ее сияли, она пела так, как не пела никогда – звонко, звучно, наполненно.
– «…Зеленая была», – поддержали ее еще несколько веселеющих голосков. А те немногие, что не ходили вокруг елки, напряженно смотрели на медленный хоровод и оттаивали. Словно голодно-холодная смерть, поселившаяся в их нутре, вытекала из оживающих глаз и уносилась прочь.
«Метель
Никогда еще ни Шурочка, ни Женя, как ни разнились их биографии и судьбы, не ощущали в своей жизни столь режущего сердце счастливого чувства. Им казалось: кончись на этом жизнь, и – не страшно. А дети уже привыкли, все охотнее подхватывали строчки и про волка, который трусцою пробегал, и про дровенки, и про то, как елочка пришла к нам на праздник…
Все же длинноватой, видать, оказалась песенка для ребят, которых всего лишь позавчера принесли и привели из коллектора. Женя усаживала ослабевших на скамейки, с остальными пела и танцевала Шурочка, и ни один Дед Мороз, наверное, не ощущал на румяных своих щеках таких влюбленных, восторженных взглядов.
– Ребята, миленькие, – взволнованно проговорила Шура. Ее ни капли не смущало, что правая бровь и правый ус свалились – лопнула нитка, и что руки ее, а значит, и лоб, и все лицо были в свекольных пятнах. – Мы встретили Новый год, спели песню елочке. Теперь у нас будет концерт. Кто из вас знает стишок или песенку? Или спляшет? Есть такие? Тот получит подарок. Хотите? Они у нас висят на елке. Это не просто бумажки, это – сахар, хлебушек, вобла… Ну, кто хочет первым заработать подарочек?
Шура мельком взглянула на Женю: та хлопотала возле побледневшей Настеньки – укладывала ее на лавку, подсовывала под голову подушку. Слишком увлеклась девчушка… Устала…
– Кто же хочет заработать сахарку? – улыбаясь, еще раз спросила Шура.
Дети смотрели на нее. Никто не стронулся с места.
– Ребята, кто знает хоть какой-то стишок? – упавшим голосом повторила Шура.
И опять – молчание. Все ждали. Но чего?
– Хорошо, дети… Не будет у нас концерта. Будут просто подарки. Кто первый? Ты, Анюта? Ну, бери, бери с елки, что хочешь.
Стриженая головка Анюты вжалась в плечи.
– Бери, что хочешь! Отрывай нитку! – уже приказала Шурочка.
Девочка, вращая тоненькой шеей, словно боялась, что кто-то из окружающих ей помешает, осторожно протянула пальцы к висящей на ветке бумажке. Шевельнула ее. Бум! Кусочек желтоватого сахара выпал из обертки к ее ногам.
И тотчас Ванек, черноголовый мальчик с пергаментно-желтым лицом, бросился животом на пол и, схватив сахар, сунул в рот.
– Ай! – пронзительно крикнула Анюта и кинулась к нему. Ванек сжался, с хрустом жуя сахар.
– Так нельзя! – крикнула с лавки Женя, все еще успокаивавшая Настеньку. Но что уже мог изменить ее возглас?
Цепная реакция, в одно мгновение охватившая ребят, была непреодолима. Кто молча, кто с визгом, кто с рычанием – все дети, до того смирно сидевшие у стены на лавках, ринулись к елке. Гирлянды и лопаточки посыпались с веток, сосенка рухнула. Набрасываясь на нее всем телом, воспитанники рвали пальцами, хватали ртами, прижимали обеими руками к груди ветки с чекистскими подарками.