Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки
Шрифт:
Первая информация пришла от «Штока» из Франции: подробное досье одной французской корпорации, в котором были собраны сведения об уровне электронной промышленности Китая. Материал был настолько интересен, что более чем тысячу страниц полностью перевели на русский язык в течение трех дней и направили в ЦК КПСС.
На основе этой информации «Штоку» было подготовлено конкретное задание с учетом его возможностей. Так в наших руках оказались подробные документы, освещающие позицию европейских банков в отношении развития торгово-экономических и финансовых контактов с Китаем, в частности, по основам кредитных сделок.
Я
«Комов» был энтузиаст любого дела. Для меня он послужил моделью при попытке сформулировать критерии первичной оценки деловой личности. Были и другие знакомые коммерсанты и специалисты, но «Комов» особенно интересовал меня в этом отношении. Дело в том, что за основу деловых характеристик человека я брал ответственность в его отношении к делу. Она характеризовалась тремя параметрами: организованность, обстоятельность и обязательность. Каждый их этих параметров имел несколько признаков. Я назвал все это «системой “О”» плюс три «О»: ответственность — это организованность, обстоятельность и обязательность. Сотни раз эта «формула» спасала меня от работы с людьми, неспособными решать серьезные вопросы, которые много говорили и мало могли сделать, не умели управлять временем или проникнуть в глубину вопроса.
Так вот, «Комов» был отличным «помощником», причем в лучшем смысле слова добровольным. Мы были с ним одногодки и быстро нашли общий язык на основе увлеченности работой во Внешторге.
Я уехал в Канаду, а «Комов» года через три — в одну из стран Европы. Я возвратился в «Теххимимпорт» в семьдесят втором, и почти сразу из командировки приехал «Комов», не пробыв за рубежом и двух лет: его досрочно отправили из страны наши «бдительные» контрразведчики.
Уже во Внешторге «Комов» рассказал мне: в той стране его обвинили во внеслужебных связях с местной гражданкой. Для сотрудника Внешторга это было равносильно «профессиональной смерти» — «Комов» стал невыездным, даже в соцстраны, и, конечно, не мог рассчитывать на служебный рост, хотя и окончил Академию внешней торговли.
Попытки помочь «Комову» через мои возможности в НТР не дали результатов — все отмахивались от вмешательства в дела контрразведчиков, а те отвечали, что заключение о неправильном поведении «Комова» за рубежом давали сотрудники НТР. Круг замкнулся. Я понимал, что разорвать его может только что-то необыкновенное.
Начальник архивного отдела КГБ, из недр которого идут сведения в ЦК КПСС в виде разрешения на выезд за рубеж, показал мне оперативное письмо из резидентуры, в котором говорилось, что «Комов» «имел внеслужебные связи с местной гражданкой русского происхождения». Добавил, что это вопиющая безграмотность в оценке поведения советского человека за рубежом, а приписка о том, что «Комов» якобы «проявил при разборе дела неискренность», говорила о вмешательстве партийных органов посольства.
Что означают «внеслужебные связи»? В лифте? В дружбе семьями? В постели?
Исповедуя принцип деликатного использования мощи госбезопасности в отношении наших граждан, я встал на защиту «Комова». Что греха таить, раньше я испытывал робость в борьбе с сильными
Когда руководство НТР ответило окончательным отказом уточнить термин «внеслужебные связи», я вынужден был инспирировать «письма председателю КГБ». Его должен был написать «Комов».
Я знал историю «Комова» во всех деталях, верил ему, а не моим коллегам, которые, возможно, под воздействием «бдительных» контрразведчиков сломали жизнь толкового внешторговца и прекрасного «помощника». «Комов» поведал мне историю общения с дочерью русского эмигранта еще времен Гражданской войны. Ей было за пятьдесят, она держала продуктовую лавочку вблизи дома, где жил с семьей «Комов». Услугами лавочки пользовались многие советские граждане. «Эмигрантка» была весьма приветлива с такой клиентурой, контрразведка не препятствовала этому, внеся лавочку в список благонадежных объектов контрразведывательного наблюдения.
Скандал разразился неожиданно. Под Новый год в страну приехал новый сотрудник резидентуры. Он поселился в бывшей квартире «Комова», с которой тот только что съехал. В Рождество в нее пришла «Эмигрантка». Узнав, что семья «Комова» съехала, попросила нового жильца передать жене и дочери «Комова» простенький новогодний подарок. «Эмигрантка» назвалась другом семьи, с которой часто общалась.
Молодой разведчик, еще не остыв от многочисленных предупреждений о кознях эмигрантов, был «потрясен» фактом общения.
Дальше все завертелось по известному сценарию: молодой сотрудник доложил резиденту и представителю контрразведки, в дело вмешался партком посольства. «Комов», по натуре вспыльчивый человек, стал энергично протестовать, но после короткого «суда» ему приписали «внеслужебные связи» и «неискренность при разборе дела». А так как он не хотел каяться в не совершенных им грехах, его убрали из страны.
— Извини, друг, но я больше ничего сделать не могу, — сказал я «Комову» после очередной встречи с руководством НТР.
— Анатолий, я понимаю, ты столкнулся со стеной. Мне все это надоело, язва снова обострилась — уже две трети желудка вырезали. Уйду в промышленность, в Министерство химии. Но туда меня зовут в отдел внешних сношений, а это опять выезды за рубеж, которые мне запрещены твоей службой.
— Твой вопрос может разрешить только председатель КГБ, — осторожно стал я подводить «Комова» к мысли о письме в адрес руководства.
— Но как до него добраться? Не идти же на прием?
— Приемная находится на Кузнецком мосту, но идти не обязательно…
— Письмо? — выжидательно посмотрел на меня «Комов».
Я пожал плечами.
Через несколько дней «Комов» передал мне в двадцать страниц письмо Андропову. Это был крик души несправедливо обиженного человека. Особенно неприглядно выглядели в нем сцены разбирательства обстоятельств дела, в частности, сотрудниками резидентуры.
Я оставил письмо у себя, пообещав довести его до сведения адресата. Руководству НТР доложил, что видел письмо в адрес Председателя КГБ, в котором «Комов» решительно осуждает несправедливость. Сказал, что нахожусь в затруднительном положении, так как запретить «Комову» посылку письма в КГБ не могу — это чревато нарушением его гражданских прав.