Операция «Вурдалак»

Черкасов Дмитрий

Зотов зло сплюнул. Он не на шутку разошелся, подсознательно пытаясь отойти от основного вопроса: как быть с Леной?

— Не волнуйся, Дима. Чтобы решить этот вопрос, надо узнать мнение самих инвалидов.

— Я спрашивал и знаю их ответ. На предыдущей работе в «почтовом ящике» у меня был цех, где работали дебилы из дома инвалидов. На них больно было смотреть, и больно не только от вида их душевных и физических страданий, но и от сознания того, что сами-то они не виноваты в своем уродстве, не виноваты в своей жизни, сохраненной благодаря нашим врачам.

— А

как же насчет подопытных в лабораториях Зоны?

— Это другое дело. Не путай заслуженную кару с человеческой тупостью. У нас в тяжелых муках дохнут маньяки, убийцы, отъявленные негодяи. Может, где-то в душе по-человечески мне их и жаль, хотя, честно говоря, нет, я не испытываю к ним никаких чувств. Они получили то, что заслужили. Но я-то тебе начал говорить о невинных душах — о детях. Чем они провинились перед человечеством? Почему люди обрекают их на муки продолжительностью в жизнь? Почему врачи берут на себя ответственность решать их судьбы, а у гуманистов нигде не екает?

— В этом я с тобой согласна, но не нам решать подобные проблемы.

— А почему, черт возьми?! Или мы с другой плане ты? До чего у нас любят кивать друг на друга.

— Дима… — Лена обняла его, нежно поглаживая по голове, как обиженного ребенка. — Я с тобой полностью согласна.

Он вздохнул и улыбнулся:

— Извини. Ты права. Не нам решать такие проблемы. — Дмитрий успокоился и взял ее руки в свои. — Так что же мне с тобой делать?

Он не отрываясь смотрел на Лену, любуясь ее глазами, глубокими, как два родниковых озера.

— Не знаю. Я согласна на все, лишь бы не видеть больше этого ада.

— Надеюсь, ты понимаешь, что из Системы просто так не выходят? Тебе придется исчезнуть самой, если не хочешь, чтобы тебе помогли товарищи из управления.

— Не понимаю…

— Если ты откажешься работать, то в скором времени можешь погибнуть в автомобильной катастрофе или еще как-нибудь. Ты слишком много знаешь, чтобы рисковать. У тебя два варианта: уйти за бугор или скрыться в Союзе. Я думаю, что пока лучше последнее. Тебе нужно будет сменить имя и фамилию, место жительства, устроиться на работу в какую-нибудь маленькую конторку, а лучше всего дворником.

— Почему дворником?

— Да потому, что в ином месте ты можешь нечаянно проявить свой интеллект, вызвав нежелательное любопытство сотрудников. Дворник же в основном общается с ведрами да тряпками, а они не любопытны и не болтливы.

Лена рассмеялась, но смех получился невеселым. Над всем, что сказал Дмитрий, она уже думала, но надеялась, что он развеет ее опасения. Этого не случилось, но она уже твердо приняла решение и менять его не собиралась.

— Значит, мне придется исчезнуть.

Зотов не стал запугивать ее окончательно. Не стал объяснять ей, что только дилетанты могут верить в то, будто бы на одной шестой части суши можно спрятаться, затеряться, исчезнуть навсегда. Исчезнуть можно, но лишь в могиле. Если понадобится — живого человека всегда рано или поздно найдут, где бы он ни скрывался — будь то в центре пустыни или на бескрайнем севере.

— Почему

ты согласилась работать в Системе?

Елена усмехнулась:

— Ты думаешь, я сознательно оказалась в этом аду? Нет. Я была наивной дурочкой. Мне льстило, что молодого специалиста пригласили работать в лучшем институте с выдающимися профессорами. Я гордилась, что могу принести огромную пользу своему народу и стране. Да и с материальной стороны это было выгодно. Почти сразу я получила все: квартиру, машину, положение в обществе. Система затягивала меня постепенно, незаметно, до тех пор, пока обратного пути уже не было. Разве у нас есть выбор? Кто не с нами — тот против нас. Это извечный принцип нашего существования. Но ты поможешь мне?

— Да. Я сделаю для тебя все.

— Поцелуй меня…

Дмитрий понимал, что решение Лены порвать с Системой — не просто женский каприз. Такими вещами не шутят и, прежде чем решиться, все хорошо обдумывают. Обычно людей толкает на это несколько причин: глубокий душевный кризис, чрезвычайное событие, выбившее из-под ног почву и перевернувшее прежние идеалы, и т. д. Елена с самого начала приняла Систему в штыки, но та приручила ее, хотя и не подавила. Огромное нервное потрясение послужило толчком к ее нынешнему решению, и обратный путь отрезан навсегда.

24

— Разрешите войти?

— Входи.

— Сержант Машков по вашему…

Зотов жестом прервал сержанта и предложил ему сесть.

— Как дела? — спросил он, протягивая Машкову сигареты, но вспомнил, что тот не курит, и убрал их в стол.

— Нормально, товарищ майор. Как говорится: «Служу Советскому Союзу!».

— Молодец, сержант. Завтра на батальонном разводе зачитают приказ о твоем награждении: отпуск на родину. Готовься.

Сержант засиял, как начищенная бляха на его ремне:

— Спасибо, товарищ майор!

— Да мне-то за что? Ты заслужил. Вернешься из отпуска — «старшего» получишь. Но это — между нами.

— Могила, — протянул сержант, вспотев от удовольствия.

— И еще. К твоему отпуску я прибавлю три дня командировки. Ты же питерский?

— Так точно!

— Во-от. По этому адресу, — майор протянул Машкову лист бумаги, — отвезешь моему другу посылочку.

Зотов достал из сейфа две литровые банки с вареньем. Оно было густое, темное, и сержанту даже в голову не пришло, что в банке лежало еще и небольшое письмо-инструкция зотовскому приятелю.

— Насколько я знаю, — продолжал майор, — Павловск находится рядом с Ленинградом.

— Так точно. Полчаса на электричке.

— Сначала отвезешь варенье, иначе можешь опоздать: мой друг вот-вот должен уехать. И не дай Бог с банками что-то случится! Понял?

— Так точно! Все будет в лучшем виде!

Машков готов был не то что две банки — цистерну толкать впереди себя до самого Ленинграда, лишь бы оказаться дома.

— Ты был в группе захвата вместе с полковником Саблиным. Как он вел себя? — без всяких предисловий спросил Зотов, глядя в упор на сержанта.