Операция "Ы"

Иванов Виктор

— Ира, расстегни!

«Ира», а точнее, Шурик, не отворачивая головы от конспекта, ловко справился с коварной застежкой.

Кстати, не лишним было бы отметить, откуда вдруг у Шурика этакая расторопность, тем более в сложных деталях девичьей одежды? Когда бы вы спросили Шурика об этом напрямик, Шурик не нашелся бы что ответить и объяснить это смог бы только наваждением.

— Ира, жарко, разденься!

Шурик снял свою курточку, рубашку, брюки, которые привычным жестом аккуратно сложил по швам и переки­нул

через спинку стула.'

В этот момент, и его важно запомнить для настоящего повествования, из карманов брюк Шурика на пол упала его пластмассовая расческа, обыкновенного красного цвета, в три ряда зубчиков!

Молодые люди в несколько эротичном виде прошли к тахте, стоявшей у стены и поначалу присели на ее краешек. Лидочка первой решила прилечь, к чему, собственно, и пригласила свою «подружку». Так они лежали некоторое время, голова к голове. Стало еще жарче и Лидочка, протянув куда-то над своей головой руку, включила электрический вентилятор, который плавно раскрутился и стал откидывать в сторону возлежавших на тахте молодых людей порцию за порцией немного охлажденного воздуха... Ветерок шевелил чуб на голове Шурика,

слегка касался милой челки Лидочки и напевал им мелодию юности и любви, которую молодые люди вряд ли слышали ухом, но ду­шой — наверняка! И в этом также была роль Наваждения!

* * *

Так пролетели свободные три часа. Об этом оповестили наших героев настенные часы великолепного часовых дел мастера Бурре. Собственно, рукой Бурре был сотворен только внутренний механизм, укрытый за совершенно но­вым деревянным футляром.

Лидочка прислушалась к числу ударов — их было ров­но четыре —т и сказала «подружке»:

— Пора!

— Мгм,— согласилась «подружка».

Перед тем, как решительно направиться к двери, Дуб почему-то тихонько, вполголоса пропел: «Сердце красавиц...» Оборвав на полуслове музыкальную фразу, просчитал:

— Один! Два! Три!... Даю пробу!.. Костя, как слыши­мость?.. Три, два, один!.. Прием...

Затем, вняв, наверное, внутреннему голосу, решительно ринулся к двери экзаменационной...

Была не его очередь войти в экзаменационную аудито­рию, но ребята, понимая его состояние — флюс!,— безро­потно пропустили Дуба к его Голгофе.

Притворив за соббй дверь, Дуб мягким шагом проше­ствовал к столу преподавателя и первым делом положил перед Борисом Ипполитовичем свою зачетку.

— Здравствуйте, профессор!

Борис Ипполитович машинально, не в первый раз за сегодняшний день, ответил на приветствие:

— Здравствуйте.

И только тогда обратил внимание на вошедшего. Его празднично-приподнятый внешний вид приятно поразил Бориса Ипполитовича. А повязка через всю голову вызвала еще и чувство сострадания. Борис Ипполитович как никто другой знал цену зубной боли.

— Что с вами?

— Ухо болит.

Борис Ипполитович

еще более сострадал, так как уш-ная боль, наверняка, не чета привычной зубной.

— Вы не здоровы? Быть может, вам не стоит сегодня сдавать?

— Нет-нет, профессор, это исключено.

— А как же боль?

— Боль не самое главное сегодня, профессор! Я готов к любым испытаниям!

Борис Ипполитович поразился мужественности сту­дента.

— А это,— он легонько указал на повязку,— вам не помешает?

— Не беспокойтесь, профессор. Наоборот, помогает.

— Вот как?

— Никакой шум не отвлекает от экзамена! Это так похоже было на правду!

— А это? — Борис Ипполитович обнаружил в петлице пиджака экзаменующегося белую гвоздику! И костюм на студенте был благородного черного оттенка! Туфли зер­кально сверкали! В них даже чувствовался легкий скрип, когда студент приподнимался на цыпочки и опускался на пятки от напряженного ожидания!

Честное слово, где-то глубоко в подсознании Борис Ипполитович проанализировал давнюю мечту о последова­телях, об Ученике, которого жаждет встретить на своем пути всякий Настоящий Преподаватель, к числу которых Борис Ипполитович в душе относил и себя.

— А это в связи с чем? У вас сегодня какой-нибудь праздник.

У Бориса Ипполитовича даже немного дрожал голос. У студента увлажнился взор:

— Экзамен для меня — всегда праздник, профессор! Борис Ипполитович был тронут.

Он был настолько тронут, настолько...

Если бы он хорошо не знал этого юношу, именуемого в студенческом просторечии Дубом, Борис Ипполитович, наверное, стал бы предметом многочисленных студенче­ских анекдотов о профессорах, которые выжили из ума и настолько глубоко ушли в науку, что позабыли оттуда выйти.

Борис Ипполитович не мечтал стать предметом для пресловутых анекдотов и не жаждал тем самым оставить в памяти новых поколений столь нелепый след.

Борис Ипполитович был профессорским продуктом на­шего времени, славных пятидесятых-шестидесятых годов, когда ухо надо было всегда держать востро, ум — в ясной памяти, а язык — за зубами.

Борис Ипполитович, подыгрывая Дубу, шмыгнул расчувствованно носом и произнес:

— Похвально! Берите билет...

Дуб вытащил, не раздумывая, ближайший билет и про­декламировал:

— Билет номер девять!

И добавил:

— Прием!

Борис Ипполитович насторожился:

— Что-то вы сказали? Какой прием?

— Что? — приостановился на своей скользкой дорожке Дуб.

— Какой прием? — с детской непосредственностью удивился он вопросу профессора.— Я сказал не «прием», а — при нем... Билет номер девять, а при нем задача.

Дуб смотрел на профессора наивными, широко раскры­тыми голубыми глазами невинного ребенка.

Борис Ипполитович минуту подумал и благословил: