ОПГ «Деревня» 4
Шрифт:
До обещанного на выходные концерта дожить спокойно не получилось, ладно хоть случившееся не получило большого общественного резонанса. И без травм обошлось, дело случилось политическое. Служащие тайной экспедиции (не иначе, с помощью агентурных сведений) изъяли у студентов некую литературу, а троих человек — взяли под арест. К величайшему изумлению Егора, вроде во всех газетах про свободу слова и отсутствие всяческой цензуры задвигают, а тут этакий произвол. Особисты несколько его недоумение развеяли, пообщавшись после задержания подозреваемых и изъятия крамолы. Вначале, правда, пожурили его:
— Ну вот как так, Егор? Вы когда с Александром
— Блядь! — Обрадовался Егор тому факту, что он, оказывается, под неусыпным надзором. Нет, он и без откровений служащих о нечто таком догадывался, но одно дело догадываться, другое увериться самому. — Это чо теперь, я всегда под колпаком?
— Ну-с, в спальню к вам с вашей супругой нос никто совать не станет, но ваша безопасность, как носителя конфиденциальной информации, под неусыпным контролем. Да и не только ваша. Вас, верно, интересует сегодняшний инцидент? Вот полюбуйтесь!
— Что это?! — Егор принялся вертеть в руках переданную ему брошюру и томик, готический шрифт на обложках, по всей видимости немецкий, ясности не прибавлял. — Ну книги и книги, у нас ведь вроде в империи нет цензуры, по крайней мере явной?
— Да, но факт появления на Урале книг, отпечатанных в европейских типографиях и в первую очередь предназначенных для иностранной публики, заслуживает самого пристального внимания! И какая литература! Изя Лазерсон и Барух Шикльгрубер, «Протоколы сионских мудрецов»! Лев Михайлович Гумилев, «Капитал», первый том! Ещё европейские умы не ознакомились, а уже у нас появилось! Были вынужденны принять меры!
Егор, оценив иронию и комизм ситуации — заржал как конь, до слез.
— Ыыы! Так пусть бы читали! — В промежутках между приступами хохота предложил он особистам. — Только на пользу пойдет!
— Так мы разве против?! — Оскорбился служащий тайной экспедиции. — Мы и выжидали, пока они брошюру перепишут и «Капитал», в двух экземплярах! Сейчас то усердней читать начнут!
— А арестовали тогда зачем пацанов? — Удивился Егор.
— Отпустим, — пообещал особист. — вот пути того, как эта литература сюда попала выясним и на свободу с чистой совестью…
И ведь не соврали, уже на следующий день троицу выпустили из застенков и они, в ореоле мучеников и борцов за свободу — упивались всеобщим вниманием. Впрочем, имидж непримиримых идейных бунтарей несколько смазывало их явное нежелание где-либо присесть, даже во время обеденного перерыва. Как догадался Егор — раскололись, пусть и не сразу, а после розог. Или что тут применяют для вразумления…
Так, незаметно, в трудах и заботах пролетело время до выходных и обещанного концерта. Вернее, до выходного, всё-таки не советская власть — два дня выходных, да ещё и во время страды устраивать. Утром в село приехали Маня с Дуняшей, в сопровождении своих женихов, вместе со всеми отстояли воскресную обедню и отправились готовиться к вечернему концерту. А Егор, пользуясь родственными отношениями со звездой — отправился на так называемую репетицию, проходившую в таверне. Не столько из любви к искусству, сколько пообщаться с любимой племянницей и зятем, который того и гляди сорвется по приказу главнокомандующего то ли в Польшу, то ли в Финляндию, усмирять волнения.
Лёха
— Вам спасибо, потомки… Талант у меня, оказывается, к убеждению инородцев. Вот поеду предоставлять право нациям на самоопределение, в Азию. Только это между нами, надеюсь на понимание ситуации, немного расширим границы империи, чтоб нужные в будущем месторождения оказались у нас. И всячески будем способствовать переселению наших людей и возделыванию хлопка, как стратегически важного на данном историческом этапе сырья. И никаких независимых государств вблизи космодрома империи! Особенно на исконно российских территориях!
— Мань, а ты то куда? — Попытался воззвать к здравому смыслу племянницы Егор. — Там ведь и в наше время дичь полнейшая, недалеко от средневековых нравов, а сейчас вообще атас!
— Туда и с ним! — лаконично ответила Мария Сергеевна, кивнув на жениха. Затем покосилась на воркующего за соседним столиком Константина Павловича с Дуняшей и пояснила. — Вон Костян оставил бабу в Санкт-Петербурге, сейчас у Анны Федоровны развод и девичья фамилия!
Вечерний концерт, хоть и произвел ажиотаж среди публики, для Егора был как прощальным, с оттенком грусти. Вспоминал слова Мани, что скоро их концертная деятельность закончится, жене цесаревича невместно кривляться на подмостках, а сама Маня уедет вслед за мужем. Но голоса Мани и Дуняши не канут в лету — уже записали, весь освоенный репертуар. А скоро перенесут записи из компьютера на пластинки и чем черт не шутит — ещё несколько поколений будут слушать эти песни. И словно в такт мыслям, над притихшей толпой собравшихся — плыли два голоса:
'Я календарь переверну
И снова третье сентября
На фото я твоё взгляну
И снова третье сентября
Но почему, но почему
Расстаться всё же нам пришлось
Ведь было всё у нас всерьёз
Второго сентября
Но почему, но почему
Расстаться всё же нам пришлось
Ведь было всё у нас всерьёз
Второго сентября'. М. Шуфутинский
Глава 21
И не стучись, и не ломись ко мне, осень!
Глава 2 1 . И не стучись, и не ломись ко мне, осень!
Южный Урал, октябрь 1797 г.
Минула годовщина переноса, плюнув на разницу между летоисчислением по старому и новому стилю — потомки решили не оглядываться назад, жить здесь и сейчас, не забивая голову расчетами. Попали сюда в ночь с седьмого на восьмое октября, так тому и быть, будет седьмое красным днём календаря. Возражений это предложение ни у кого не вызвало, как и то, чтоб эту дату сделать одним из праздников, хотя бы для причастных к переносу. И отмечать, пусть скромно, не афишируя на широкую публику, но чтобы помнили. «Символизм то какой!» — Ворчал ветеринар: «Не могли на месяц позже провалиться, для полного счастья?!»