Оплачено сполна
Шрифт:
***
Они стояли в камере все впятером, но на этот раз без масок, явно не боясь того, что Гарри выберется. Все они после битвы в Министерстве какое-то время находились в Азкабане, но не пробыли там даже месяца. Дементоры быстро выбрали сторону.
Гарри узнал Люциуса Малфоя, с непроницаемым лицом смотрящего на него сверху вниз. Если в нем и было что-то, то вряд ли непосвященному удалось бы это увидеть. Непривычно – Малфои никогда не скрывали своей неприязни. Подбородок Люциуса был надменно задран. Глядя на него, можно было подумать, что он пришел на светский обед, но не особенно
У самых дверей, как радушный хозяин, улыбался МакНейр, сверкая глазами. Остальные трое держались с той же уверенностью. Пятерых мужчин объединяли прямая гордость осанки и умение держать себя. Кое-кто двигался с некоторым трудом - видимо, те, кто провел в Азкабане много лет.
Первым Гарри узнал Крэбба по широким плечам и огромной фигуре - сын унаследовал от него масштабную комплекцию. Мужчина хмурился, смотря на пленного взглядом скорее удивленным, нежели жестоким. Губы его были стянуты в линию, а лицо казалось суровым. Скрестив на груди руки, он стоял в углу, прислонившись к стене.
Два остальных тоже идентифицировались легко. Пожиратель в бархатной синей мантии с большим лягушачьи ртом наверняка был Августусом Руквудом. Легче узнать его можно было по глубокому, бархатному голосу.
Серо-зеленые, большие и невыразительные глаза Эйвери были зло прищурены. Очевидно, в него попало каким-то особенно неприятным заклинанием.
– Как тебе мои подвалы, Поттер? Мягко, тепло, уютно? Спалось хорошо? – усмехнулся МакНейр.
– Потрясающе, - огрызнулся Гарри, стараясь не обращать внимание на боль во всем теле и особенно в ногах.
– Поупражняйся в остроумии как-нибудь в другой раз, Уолден, - сухо оборвал его Люциус, - или заведи попугая. Мы здесь не для этого. Итак, Поттер, к делу. Пророчество.
– Вы же не думали, что я его скажу? – выдавил Гарри, бледнея. Он знал, что скоро будут пытки, но не ожидал, что так скоро.
– Думаю, можно это выведать проще, Люциус, - покачал головой Руквуд.
– Crucio.
Тысяча ножей впилась в тело Гарри. Это было больнее вторжения Волдеморта в сознание, больнее всего, что ему доводилось испытывать. Он слышал крик и едва ли понимал, что этот страшный, душераздирающий, бьющий по ушам вопль – его собственный. Но вскоре боль прекратилась, оставив после себя ужасное состояние. Гарри понял, что не может ни встать, ни сесть, ни даже просто двинуться. Не открывая глаз, он проваливался, проваливался куда-то…
Чей-то ботинок ткнулся под ребра.
– Начинают обычно не с этого, Густав, - поморщился МакНейр.
– Забыл, что это ребенок, - досадливо отозвался Августус.
– Паршивый полукровка, - сплюнул Эйвери.
– Теперь он почувствует то, что чувствовал я.
– Он еще может встать, ты не держал заклинание и десяти секунд, – задумчиво протянул Малфой.
– Это довольно просто. Нужно всего лишь его спровоцировать.
– И как? – хмыкнул Уолден.
– Оскорбить его святого Дамблдора, подружку-грязнокровку, дружка… как там Драко говорит?.. нищеброда. Или, возможно, хватит его драгоценного крестного, погибшего за добро?
– Я помню Блэка, -
– Отвратительно высокомерный. Считал, что раз он нарушил традицию поступления на Слизерин, значит, достоин, по меньшей мере, поклонения!
– В семье нас учили быть аккуратными в связях, - Эйвери как бы случайно наступил Гарри на руку, послышался хруст и сдавленное мычание.
– На каком курсе ты впервые поймал его с девицей, Стаби?
– Он был на третьем. А она была с нашего, из грифферов, - неохотно отозвался Крэбб.
– А потом, - МакНейр оживился, - все становилось только интереснее. Ей-Мерлин, с таким образом жизни неудивительно, что он так и не женился и не завел наследника.
– Блэковский эгоизм в нем цвел и пах! Хотя, конечно, крестнику-то он об этом не сказал.
Гарри слышал это, но не мог и не хотел открывать глаз. Он мог только ненавидеть, унизительно и бессильно, снова был игрушкой в чьих-то руках, снова был один и ничего, ничего не мог сделать.
А где-то там была со своим Лордом Беллатрикс. Смеялась, убивала, целовала Волдеморту его холодные паучьи руки. Молилась своему богу. И скоро они вернутся, отметив свой путь гибелью еще многих дорогих Гарри людей.
Кто завтра? Люпин? Моуди? Тонкс? Кингсли?
В темноте за закрытыми веками, где звучали голоса, он слышал, как поливают грязью Сириуса, вспоминают их с отцом жестокие развлечения. В голове шевельнулась боль, и жар разлился по всему телу. Злость и ненависть ощутимо потекли по венам, приглушая боль, рождая злую уверенность последнего боя.
Открыв глаза, он понял, что помнит.
– Tartarus… - хрипло проговорил он, кривясь.
Пожиратели затихли, пораженно уставившись на то, как юноша, получивший порцию Cruciatus, медленно оперся на руки и приподнялся.
– Flammeus…
Как вытянулись их лица, когда он встал во весь рост. Какая жуткая улыбка исказила разбитые губы. Как торжествующе сверкали его глаза.
В них не было и следа зеленого цвета.
– Maxima! – внезапно взвизгнул Гарри.
В один момент влажный камень вокруг вспыхнул. Пламя заревело и взметнулось к потолку, зачадило, завыло, словно голодный волк. Ему, казалось, было плевать, что гореть здесь нечему. Плевать на все охранные чары и просто на стены.
Люциус вдруг понял, что не видит никого, что он один в этом адском пламени, что мантия его горит, что сам он в плену огня, в кругу.
– Aquamenti maxima! – закричал он, но пламя гасло с трудом, оно было в расцвете своих сил, оно гудело и лизало ботинки, смеясь над его усилиями.
То же самое происходило со всеми остальными Пожирателями.
Люциус скинул мантию. Огонь тут же пожрал ее, затрещал. Снова бесполезные заклинания, но вокруг был только огонь. Послышались громкий крик и мат, звук падающего тела.