Оплачено сполна
Шрифт:
Они помолчали. Люциус начал замечать, что в медпункте есть еще люди. Кто-то смотрел в их сторону, кто-то был занят собой. Раненых было много, но тяжелых, слава Мерлину, единицы. Он прикрыл глаза. Мир весил как целое небо на плечах, и больше всего хотелось уснуть и забыть, что он когда-либо существовал.
Но теплая рука Драко все еще была в его пальцах. Сын нуждался в нем, пусть и оценивался этими людьми как взрослый.
– Отдыхайте, в конце концов, у вас было сотрясения мозга. Вряд ли вы восстановитесь к пяти часам, - вздохнул Дженкинс.
–
Некоторое время отец и сын молчали.
– Ты пойдешь в бой?
– наконец отважился спросить Люциус.
Драко коротко кивнул. Поттер изменил его. В худшую или лучшую сторону, но как-то у него получилось. Люциус помнил сына другим: изменчивым, склонным к театральности, любящим, когда люди исполняют его желания, имели место и зависть, и хитроумие… А теперь словно чья-то твердая рука расплавила его и отлила вновь, закалив в воде и заточив края.
– Все еще будет хорошо, пап?
– неуверенно спросил Драко.
Люциус серьезно посмотрел на него и погладил растрепанные светлые волосы.
– Это мне лучше спросить у тебя.
Драко слабо улыбнулся и снова уткнулся ему в грудь. Он понял много важных вещей за эти месяцы.
Например то, что нет смысла прятать нежность и любовь к близким людям.
***
– Ты готов?
Половина пятого. Все, кто стоит на ногах и может держать палочку, собрались у входа в школу. Детей никто не гонит. Те, кто не в силах сражаться, помогают в медпункте.
Драко задрал голову к зимнему солнцу. Стояла середина февраля, и ветер на Астрономической башне сбивал с ног, но в других местах частично трансформировавшемуся Гарри уже не хватало воздуха. За эти часы он не стал выглядеть лучше. Драко точно знал, что он не стал спать и не смог поесть. Почему так вышло, что другие анимаги не одержимы своими формами? Очевидно, ведь они не одержимы и Тьмой. Из двух зол пришлось выбрать меньшее, но и оно высасывало силы. Драко не верил, что Гарри сможет выжить, даже сам Гарри уже не верил, сидя на краю балкона, свесив ноги в пустоту.
Малфой ему не ответил, и без слов было понятно, что к такому не будешь готов.
– Хорошо, что сегодня солнце, - проговорил Поттер, подставляя серо-бурое песье ухо теплу.
– При свете дня умирать не так страшно, как ночью.
Драко перевел на него усталый взгляд. Как это - не страшно? Кто знает, что и кто ждет там впереди.
Гарри обернулся, слабо улыбнувшись.
– Я знаю, кто там ждет, не волнуйся.
«Я и не волнуюсь», - на секунду хотел огрызнуться Драко, но как-то это было мелко, глупо, неправильно. Хотелось сказать что-нибудь ободряющее, вроде «Ты еще всем покажешь», «От тебя не так легко избавиться» или еще что-нибудь, но это все было неправдой, и блеклые лучи просвечивали эту ложь насквозь.
– Профессор Синистра сказала, завтра будет тепло, почти весна. И дальше только теплее, -
– Здорово. Скоро Хагрид посадит свои тыквы и что он там садит. Единороги придут в первых числах марта, и он станет их прикармливать, чтобы показать третьему курсу осенью…
«Зачем ты это все говоришь? Ты ведь думаешь совсем не об этом», - удивленно подумал Малфой, но ведь это все равно что сказал.
– Я устал думать обо всех этих глобальных вещах, - признался Гарри, болтая ногами.
– Знаешь, Тьма, судьба, избранность, что будет потом… У меня есть полчаса, и я не хочу, чтобы это были такие Последние Полчаса. Пусть это будут просто хорошие полчаса на крыше башни. Рядом с человеком, перед которым мне нечего скрывать.
Малфой кивнул, честно признавшись себе, что это и правда лучший выход. Просто забыть, что они собираются сделать, не смотреть вниз, где строятся те, кто вскоре погибнет, а смотреть вверх, на голубое пронзительное небо и чуть греющее солнце, потому что только это имеет значение.
– Как твой отец?
– спросил Гарри.
– Лучше.
– Жаль, что твоей мамы больше нет. Я бы, наверное, не смог как ты.
Драко проглотил комок, показавшийся целым бетонным блоком.
– Я тоже не смог. Просто… не сейчас. Может, увидимся скоро, - он через силу улыбнулся.
– Не хочу об этом.
– Понимаю. Пойдем-ка, - он поднялся, окинув прощальным взглядом подернутую дымкой даль.
– Пока доберемся до выхода, пока - до места… Я что-то не особенно хорошо себя чувствую для спринтерских подвигов.
Несмотря на шуточный тон, Малфой прекрасно знал, что имеет в виду Гарри. Они не должны вступать в битву сразу. За это время Хогвартс может многих недосчитаться.
Интересно, как там слизеринцы? Еще не поняли, что он предатель? Как Панси?
Впрочем, не время думать об этом.
На главной лестнице Гарри протянул Малфою мантию-невидимку. Невесомая компактная, по-настоящему волшебная ткань легко выскользнула из кармана мантии. Тот покачал головой.
– Тебе важнее.
Гарри вздохнул и грустно рассмеялся.
– Кажется, я убил в тебе нормального слизеринца. Включи его обратно, ну же. Кто будет помогать мне прорываться, когда тебя узнают и начнут палить? А меня никто не тронет, потому что я нужен Волдеморту.
В его подозрительно легком тоне не слышалось привычной горькой обреченности и тяжелого решения. Может быть, потому что настало время поступка, кончилось время рефлексии - гриффиндорцам всегда проще делать, чем мыслить. Мысли о поступке, долгие размышления о последствиях угнетают их, погребая под собой прежнюю уверенность… Что ж, решение принято, кем и как - уже неважно, оно здесь и его нужно претворить в жизнь.
В эту минуту Драко понял гриффиндорев так, как не понимал никого за всю жизнь. Иногда очень хочется просто делать что нужно, что правильно, и совсем ни о чем не думать. Думать будут потом. Мысли парализуют и лишают храбрости, которой и без того порой немного.