Оплот добродетели

Демина Карина

— Ни в каком. Забудьте, — он посторонился, но не отступил, и Лотте пришлось протискиваться мимо, так близко, как никогда-то прежде она не стояла к другому человеку.

Не считая доктора.

И, быть может, старого бабушкиного приятеля, с которым Лотте позволялось танцевать. Но тот, сухонький старичок, знающий все о птицах Старого света и правильных манерах, был безопасен. А здесь… здесь Лотта почувствовала, что сердце ее самым пошлым образом рухнуло в желудок, а потом вернулось в грудную клетку, как и положено приличному

органу.

И застучало.

Засбоило.

Может, уйти, пока она глупостей не натворила? Впрочем, Лотта догадывалась, что натворила уже изрядно глупостей. Убедившись, что в каюте ничего-то не изменилось, даже кресло с застывшей мумией ученого стояло на прежнем месте, Лотта присела.

— Я попала в неожиданно… неприятную ситуацию. И имею все основания предположить, что мои родственники желают от меня избавиться.

Она выпрямила спину.

И велела себе не смотреть на Кахрая, который по-прежнему застыл в дверях. И руки сцеплены. И… и вообще, мог бы сочувствие проявить к девушке, в беду попавшей. В книгах все герои проявляли сочувствие к девушкам, попавшим в беду, причем даже когда беда была не такой всеобъемлющей.

А этот… неправильный.

Лотта разозлилась. И на себя. И на него. И на ученого, который вдруг ожил и промычал что-то жалобно-мучительное, пробуждая совесть.

— К сожалению, я повела себя не самым разумным образом, что и привело к нынешней ситуации, — Лотта сложила руки на коленях. — Реальность такова, что мои шансы вернуться домой… боюсь, без помощи не выйдет.

— И зачем родне, — голос прозвучал неожиданно насмешливо. — Убивать скромную писательницу?

Лотта прикусила губу.

Врать?

Что-то подсказывало, что вранье все испортит.

— Из-за денег.

— Вам так хорошо платят?

— Семейные капиталы, — Лотта поднялась. — Извините, кажется, я ошибалась…

— Семейные, стало быть? — Кахрай заступил дорогу, и как-то легко у него получилось. Вот он стоял в стороне, а вот уже перед Лоттой и так, что носом она упирается в его грудь. Мелькнула мысль, что в отличие от ее обладателя, грудь вполне себе годится для романа.

Огромная. Массивная.

Повышенной, так сказать, могучести.

— Бры-рым, — просипел великий ученый, и кресло под ним дернулось. — Т-ы-ыр.

— И с чего вы решили, что вас собираются убить?

— Шоколад, — Лотта загнула палец. — Чулки с ядом… какой-то редкий, анализатор его даже не определил точно. Мост опять же. Я совершенно уверена, что не было ни предупреждающей таблички, ни закрытой двери. Ладно, табличка, но дверь мы ведь не взламывали!

— Не взламывали, — согласился Кахрай. — То есть, убить пытались вас?

— А кого еще? — она удивилась вполне искренне. А Кахрай хмыкнул и добавил.

— Действительно… что ж, если так, думаю, нам стоит присесть и обсудить все более детально.

— Угрм, — то ли согласился, то ли наоборот, его подопечный.

Девица

выглядела столь отвратительно наивной, что злость брала. На себя в том числе, потому что все сводилось к двум вариантам. Либо она невероятно хитра, либо Кахрай идиот. И чутье подсказывало, что второе куда как более вероятно.

А чувствовать себя идиотом кому понравится?

Вон, и великий ученый, надежда Галактики, рожи корчит, то ли речь разрабатывая, то ли пытаясь показать, что думает об интеллекте Кахрая. И ведь правду думает.

Куда уж правдивей.

А рыжая села, ручки на коленях сложила, смотрит превнимательно, изучая. Может, все-таки она? Хитра, коварна, почуяла, что кто-то был в комнатах и нанесла упреждающий удар. Про чулки опять же упомянула, а у наивной девицы в гардеробе таких чулок быть не должно.

Девица же кивнула.

Улыбнулась этак, вежливо, аккурат, как тот тип, что предлагал кредит на оздоровление сестрицы всего-то под пять процентов годовых и небольшое сопровождение, в сумме сложившееся в тройную переплату… стало как-то вдруг не по себе.

— К сожалению, я не могу раскрыть некоторых деталей, — начала она, разглаживая коленки. Хорошенькие такие коленки, гладенькие и кругленькие. — Но ситуация сложилась в высшей степени для меня неприятная.

Когда она так говорила, то вновь же напоминала того типа, который почти уболтал сестрицу. Типу, правда, Кахрай руку сломал.

А эта вот губу покусывает.

И нервничает.

Хочет показаться спокойной, только все равно нервничает. Хмурится. Губами шевелит, будто спорит с кем-то. Головой встряхивает, и рыжие кудряшки скачут.

— Так уж получилось, что исторически семья у нас большая, но капиталами управляет кто-то один. До недавнего времени… — она осеклась, чтобы добавить. — До относительно недавнего времени управляла бабушка. И она передала дело мне…

— Почему вам?

Кахрай посмотрел на Тойтека, а тот скорчил очередную рожу, трактовать которую можно было по-всякому.

— Подозреваю, потому что больше не нашлось желающих. То есть, распоряжаться деньгами хотели бы многие, а вот жить с бабушкой…

Шарлотта вздохнула и обняла себя.

— Она была воспитана в старых традициях, которые очень чтила. Чересчур уж чтила. Она не потерпела бы наследника, который… не соответствовал бы ее представлениям об идеальном наследнике.

Этот вздох был тихим.

Кажется, девчонке нелегко пришлось.

— Потом, после ее смерти… дядя пытался оспорить завещание, но Совет встал на мою сторону. Совет получает процент от акций, и мы вполне сработались…

Только дяде это вряд ли понравилось.

— С родственниками же… до недавнего времени мне казалось, что мы вполне поладили. В отличие от бабушки я не пытаюсь заставить их жить по старым правилам. Я понимаю, что мир изменился… конечно, порой все равно возникают конфликты…