Оплот добродетели

Демина Карина

Девушка не улыбалась.

То ли наследницы древних родов не могли позволить себе такой вольности, как обыкновенная человеческая улыбка, то ли обстоятельства не располагали.

— Давай посмотрим, что нам еще про нее известно…

…известно было мало.

Официальные хроники были официально тоскливы.

Некролог.

Репортаж с похорон. Семейный склеп непозволительной роскошью. Да он выглядел едва ли не больше, чем собственная лаборатория Тойтека. И главное, никакого смысла в этом огромном сооружении, украшенном

изваяниями из настоящего мрамора, не было.

Хранилище мертвой плоти?

Да проще было бы образцы ДНК в стазисе оставить, если им так уж нужно, но нет… обычаи. Абсолютно лишенные логики, но при том не допускающие вольностей в трактовке.

Вереницы людей, которые шли то ли сочувствие выразить, то ли просто засветиться в нужном месте в подходящее время. Кадры светской хроники.

Подробный отчет об авторском гробе, сотворенном…

…платье покойной.

…похоронных украшениях, которые были изготовлены…

— Я знал, конечно, что они там все слегка того… — его сопровождающий выглядел одновременно озадаченным и расстроенным. И если первое Тойтек еще мог понять — люди с низким уровнем интеллекта плохо адаптировались к новому — то второе заставляло насторожиться. — Но это вообще… похоронные украшения.

Это он еще не знал, про ритуальный этикет и семнадцать траурных платьев.

И не узнает.

Слишком сильные потрясения чреваты.

А Кахрай листал страницу за страницей.

Светская хроника.

Светские сплетни. И первый выход наследницы после окончания малого траура. Снимок, заставивший Кахрая закашляться. Ракурс определенно был неудачным. Или… не ракурс?

Неудачным было все.

Платье серо-стального цвета, украшенное натуральным жемчугом — если верить описанию — и золотым шитьем. Ручным, естественно, ибо особа столь высокого положения не станет размениваться на машинную вышивку.

Платье было узким сверху и пышным снизу. Причем острый угол корсажа устремлялся куда-то к коленям, отчего сама фигура девушки обретала некоторую несуразность. Вытянутый лиф с жестким воротником и пышными рукавами, будто воздухом накачанными. Полосочки манжет, прикрывавшие руки до самых кончиков пальцев. И плоские широкие юбки, в которых не в каждую дверь пройдешь.

А ко всему вновь неестественная белизна кожи.

Зачесанные в башню волосы. И перья, что из этой башни торчали, будто в нее птица залетела, а вылететь не смогла. Образ довершали драгоценности. И если Тойтек хоть что-то понимал — а благодаря матушке с ее безумной страстью к антиквариату, понимал он больше, чем хотелось бы — за одну эту жемчужную нить, что трижды обвивала тощую шею наследницы, чтобы потом спуститься едва ли не до земли, он мог бы отстроить лабораторию с нуля.

Он вздохнул.

Вздохнул и Кахрай. И потом второй раз. Свернул снимок, потер подбородок.

— Думаешь, совпадение?

Вопроса Тойтек не понял.

Кахрай поднялся, обошел кресло, которое медленно повернулось следом, а грудь сдавила лента уплотнившегося мха. Искин нервно запищал, требуя обратить внимание на жизненные показатели пациента, которые вышли за

пределы нормы.

— Смотри… наследница… во сколько оценивается ее состояние?

Личное?

Или семейное? Тойтек хотел уточнить, но в горле забулькало. Вот же… а ведь еще недавно казалось, что прогресс наметился.

— Вот-вот… если верить светской хронике, до сего момента она тихо сидела в родовом поместье…

…площадь которого занимала несколько сотен гектар.

— …а тут вдруг решила отправиться в путешествие. На том же корабле, на котором отправился ты… — он остановился у стены и уставился в эту самую стену. — А главное, вас обоих пытаются убрать.

— Хм…

— А ведь специалистов подобного профиля не так и много, если говорить действительно о специалистах.

С этой точки зрения Тойтек проблему не рассматривал.

— Родственники… если хочешь знать, то большинство проблем происходит именно от желания родственников поторопить, скажем так, судьбу, — Кахрай двигал нижней челюстью, будто что-то жевал прямо на ходу. — И чем больше у родственников возможностей, тем более радикальное решение проблемы они выбирают.

Огромный кулак уперся в не менее громадную ладонь. Кахрай пошевелил пальцами.

— Конечно, остается вероятность совпадения, но… девчонке рейс порекомендовали. Она могла бы выбрать любой другой. Если посмотреть, то нынешний не слишком удобен. Лайнер не заходит на Новую Британию, ей пришлось делать пересадку…

Ход мыслей был понятен. И если бы кто спросил у Тойтека, он бы сказал, что теория эта чересчур уж шаткая и имеет слишком много допусков, чтобы можно было принимать ее всерьез. Но его не спрашивали. Да и… он потрогал языком зубы и попытался произнести собственное имя.

Не получилось.

— И что из этого следует? А то, что эту рыжую стоит держать поближе… почему? Потому что два контракта на одну поездку — это много, очень много… и отработать чисто в разы сложнее.

Кахрай, кажется, решение уже принял.

— Следовательно, ошибки неизбежны.

Губы его растянулись.

Как-нибудь потом, когда к Тойтеку вернется способность говорить, он скажет, что некоторым людям улыбаться не стоит.

— Ее ошибки — наш шанс, — Кахрай поднял палец.

И взгляд Тойтека проследил за ним. К потолку, в который уперся палец. Икнул. Сглотнул. И сказал

— Твою мать.

— Прогресс, однако, — искренне восхитился Кахрай и похлопал Тойтека по плечу. Кресло пискнуло и просело, а сам Тойтек подумал, что, если лечение его не убьет, то всяко сделает сильнее.

Глава 24

Уснуть Данияр так и не сумел. Сложно спать, когда бросает то в жар, то в холод, а мышцы сводит мелкой судорогой. У него только и получалось, что сдерживать недостойные мужчины стоны. Он даже пытался шутить, но шутки получались не слишком смешными, если Заххара хмурилась, Эрра начинала ходить кругами.

— А я говорила, — Некко в очередной раз смахнула холодный пот со лба своего повелителя, — что случайные связи до добра не доведут.

Данияр с ней согласился.