Опора трона
Шрифт:
Я кивнул ему на прощание и пошел на выход. Потом вспомнил о Фонвизине. Как-никак живой классик и человек передовых взглядов. Такими людьми не разбрасываются.
— Денис Иванович! Не составите мне компанию во время короткой прогулки?
От Коллегии иностранных дел до Тайной экспедиции всего два шага. Она располагалась в здании Сената. Шешковский ждал моего визита у самого входа, на улице. Спокойно поговорить с Фонвизиным при нем не получится. Поэтому я отдал команду: конные егеря спешились и
Фонвизин, одетый в стиле дорого-богато — соболиный камзол, украшенный живыми цветами, башмаки с большими пряжками из серебра, — имел вид записного франта и любителя хорошенько поесть. В свои тридцать он уже обзавелся намеком на второй подбородок. Еще он щурился, но очков или лорнета не носил. Стеснялся?
— Господин Фонвизин, вы хотели со мной что-то обсудить. Я слушаю.
Денис Иванович мяться как кисейная барышня не стал. Пообтерся в кабинетах власти, нет в нем трепета неофита в политике. Сразу перешел к делу.
— Не знаю, известно ли Вашему Величеству, я, в бытность секретарем у великого Панина, я подготовил несколько проектов государственного переустройства, желая установить державу нашу на прочном основании, возвысить роль третьего сословия, покончить с крепостью. Увы, мои предложения были отвергнуты.
Зашел с козырей. Молодец, такой подход мне нравится.
— Так под моею твердой рукой именно эти идеи и многие другие уже воплощаются в жизнь.
— Я горячий поборник всего того, что вы делаете, и решительный ненавистник ваших методов. Отпустите меня за границу! Оставаясь преданным патриотом России, готов послужить послом при любом европейском дворе. Уверен, скоро отставки министров и прочих наших представителей при иностранных дворах последуют одна за другой.
Мне осталось лишь демонстративно хмыкнуть:
— Вы правда хотите покинуть страну, когда начинается самое интересное?
— Интересное? Это вы о чем? О своем карнифексусе? И где его установят в Петербурге? Прямо на Дворцовой площади?
Фонвизин раскраснелся и превысил границы дозволенного. Но я был спокоен как удав.
— Я говорю о Земском собрании. О том самом парламенте, о котором вы мечтали.
Денис Иванович замер с поднятой рукой, будто собирался меня ударить. Он всего лишь сильно жестикулировал, однако мои слова его поразили до столбняка. Мои бодигарды надвинулись на него, собираясь вмешаться. Остановил их жестким окриком и продолжил свою мысль:
— Нужно готовить созыв всесословного народного собрания, которое превратится в высший законодательный орган страны. Опыт Уложенной комиссии свидетельствует о высокой созидательной силе народа. Отдельные наказы, которые поступили на рассмотрение Комиссии, оказались настолько радикальны, что Екатерина испугалась. Я же нахожу их слегка ограниченными, но теперь, когда пали сословные барьеры, уверен, что инициатива депутатов окажется куда более решительной в плане глубинных преобразований.
Фонвизин отмер, отпустил руку, глубоко задумался:
—
— Почему нет? Если не сейчас, то в ближайшей перспективе. Постепенно. У нас война не закончилась внешняя. На южных границах неспокойно. Но конечная цель видна вполне отчетливо.
Наивный Фонвизин считал, что английский парламентаризм — это идеальная конструкция. Можно подумать, Хартия вольностей по рукам и ногам связала монарха. Три раза ха-ха! Любой сильный король или королева, имея голову на плечах, в состоянии скрутить в бараний рог обе Палаты. Пример еще не родившейся Виктории — тому доказательство. Но не будем лишать человека иллюзий.
— Итак, что вы скажите?
— Мне нужно подумать.
— Я не тороплю. Хоть и стоило бы. Выборы в губернских городах вот-вот начнутся. Прощайте. Если надумаете, вы знаете, где меня найти.
Развернулся, не дожидаясь ответа, и пошел к Шешковскому. Бедный Фонвизин, растерянный и немного жалкий, проводил меня тоскливым взглядом. Он, сам того не замечая, срывал один за другим цветочки с веточки фиалки, которой он украсил свой камзол.
Не стал на него оглядываться — предложение сделано, крючок заброшен. Сразу переключился на Шешковского.
— Ну что, Степан Иванович! Как твои делишки? Всех злодеев в Неву перекидал раков подкормить?
Моя шутка возымела неожиданные последствия. У Шешковского задергался глаз — точно так, как было в моем кабинете, когда я его вместе с Хлопушей накуканил с убийством Павла.
— Что с тобой? Кого ты упокоил, из-за кого разволновался?
— Да была тут одна парочка, — Тайник дернул головой, показывая на дверь за спиной, ведущую в помещения Тайной экспедиции.
— Счеты сводишь?
Шешковский вдруг набычился.
— Меня б они не пожалели, окажись я на их месте.
— Степан Иваныч, успокойся. Я тебе не ругаю и жизни не учу — умного учить, только портить. Так и будем на улице стоять?
— Да что там смотреть, Ваше Величество? Канцеляристы сидят, бумажки перебирают, отчетики составляют. Души крапивные, без души работают. Вот в Петропавловке… — он мечтательно закатил глаза. — Может, прокатимся?
— Да на что там смотреть? На дыбу? — повторил я за ним. — Все ли присягнули в вверенном тебе ведомстве?
— Все, как один. Ну, окромя тех двух…
Я удовлетворенно кивнул:
— У соседей твоих, у дипломатов, не все так гладко. Опасаюсь я утечек и прямого предательства. Приставь к ним соглядатаев.
Шешковский напрягся, припоминая, и процитировал:
— В отношении секретного департамента и дел, его касающегося, Коллегия постановила: «приказать всем служителям этой экспедиции и архива ни с кем из посторонних людей об этих делах не говорить: не ходить на дворы к чужестранным министрам и никакого с ними обхождения и компании не иметь». Давно сие уже установлено и не раз подтверждено.