Опоздавшая
Шрифт:
— Можешь оказать мне одну услугу, Карен? — спросил он. — Сделай один звонок для меня.
И сейчас о работе? Он с ума сошел? Не довела ли работа его до этого состояния?
— Нельзя ли отложить? — спросила Карен.
— Нет. Сделай мне одолжение. Позвони Иннез по 516-848-2306.
Иннез была его секретаршей.
— Скажи ей, что со мной все в порядке. Попроси ее не приходить. Скажи ей, что я настаиваю на этом и что со мной все хорошо.
Карен нырнула в свою сумку и достала оттуда клочок бумаги и авторучку. Она взглянула на отца. Его серые глаза были окружены красными прожилками.
— Конечно, папа. Я позвоню ей, — сказала Карен и записала номер.
Теперь уже Арнольд похлопал ее по руке.
— Ты хорошая девочка, Карен, — сказал он. — Я знал это с первого момента, как увидел тебя.
— Где это было? — спросила она, не подумав, и покраснела от смущения.
Боже, неужели она собирается уцепиться за слово и вытянуть из него информацию сейчас? Но ей не надо было ничем вытягивать из него. Арнольд сам предался воспоминаниям.
— В Чикаго. Когда мы шли забирать тебя. Миссис Талмидж передала мне тебя, и ты обхватила руками мою шею. Я этого никогда не забуду, — он опять похлопал ее по руке. — Ты всегда была хорошей девочкой.
— Кто такая миссис Талмидж, папа? — спросила Карен.
Ее сердце билось так сильно, что она была уверена, что на шкалах медицинских приборов отразится ее сердцебиение. «Как тебе не стыдно?» — подумала она.
— Женщина из чикагского Управления по охране детей. Приятная женщина, — он закрыл глаза.
Карен сидела у кровати и сжимала его ладонь в своих руках. Он всегда был хорошим человеком. И разве смеет она винить его за то, что он был под каблуком Белл? А кто не был? Если он порою спасался от Белл и бросал двух девочек на нее, разве так не поступали и другие отцы? Он обеспечивал ее, растил как собственного ребенка, всегда одобрял ее и насколько мог поддерживал во всем. Карен чувствовала, как слезы накатываются на глаза. Она повернулась, услышав, что дверь открылась. Вошел доктор. Он взял руку Арнольда из ее рук и проверил пульс. Затем вывел ее из палаты в холл.
— Ему лучше, — сказал доктор, когда они оказались снаружи. — Может быть, придется провести катарсизацию. У него что-то неладно с сердечным клапаном. Но ничего страшного для мужчины его возраста. Он действительно стабилизируется. Нет никакой опасности. Все в порядке, миссис Каан.
— Что мне делать? — спросила Карен.
— Заберите свою мать домой. Она досаждает сестрам и не дает заснуть вашему отцу. И ей самой надо отдохнуть, — сказал он. — Я могу выписать вам рецепт, — он тронул ее за плечо. — А с вами все в порядке?
Карен кивнула. Он выглядел приятным человеком и был лишь немного старше ее самой. Его глаза излучали тепло.
— Вы говорите мне правду? — спросила она. — Он не умирает?
— Ну, мы все когда-нибудь умрем. Но я не думаю, что он собирается это сделать так быстро. Очень удачно, что этот приступ случился в общественном месте. Он дал нам шанс к ранней диагностике. Мы можем начать его лечение до того, как заболевание примет острую форму. Важно вот что понять: у него хроническая болезнь, но
Карен вздохнула с облегчением. Она была радостно взбудоражена ободряющими новостями о состоянии отца, раскрытием тайны Иннез и информацией, которую она получила от отца о своем происхождении. Можно ли ее заботы о парижских шоу сравнить с жизнью Арнольда? Господи, и на что она тратит свое время?
— Спасибо, доктор, — сказала она, повернулась и пошла к Белл по длинному коридору.
Каждый настоящий нью-йоркец имеет излюбленную греческую закусочную. Расплодившиеся нью-йоркские кафе-закусочные с обычно отвратительным кофе представляют собой столичный эквивалент столовой небольшого американского города. Но каждый житель Нью-Йорка предпочитает особое место — комбинацию зала, кухонной стойки и комнаты ожидания — греческую закусочную. Она выполняет для него ту же роль, что клуб для английского джентльмена, кабачок для английского рабочего класса или кафе для француза.
Для Карен таким местом служил «Аргонавт». Он был не хуже и не лучше «Афинянина», «Трех парней», «Двух братьев» или десяти тысяч других ресторанчиков подобного типа. Подобно другим нью-йоркцам, Карен выбрала «Аргонавт», потому что он был недалеко от дома, в нем обслуживали милые официанточки и были кабинки у окна.
Сейчас она сидела вместе с Дефиной за столиком в своей излюбленной кабинке. Перед каждой из них стояло по грубой белой фарфоровой кружке. Карен пила кофе, Дефина — горячую воду, в которой она растворила пакетик с травяным настоем. Карен под неодобрительным взглядом Дефины всыпала в кофе два пакетика «Иквел». Дефина была резкой противницей любой химии, но сейчас Карен было не до лекций по правильному питанию.
Дефина просмотрела меню.
— Греческий квисайн, — сказала она презрительно. — С каких это пор оливки с творожным сыром стали называться квисайном? Ты будешь что-нибудь есть?
Карен мотнула головой. Она провела большую часть ночи в Коламбиа Прессбитериан, куда по ее настоянию отослали отца после того, как ему был поставлен диагноз в больнице Грейт Нек.
— Это не было настоящим сердечным приступом? — спросила Дефина.
— Они называют это инфарктом миокарда, а не сердечным приступом. Так они говорят о том, что он сам называет «случаем». Они думают, что у него это было не раз. Они не могут сказать точно, как много вреда это нанесло ему, но определенно есть какие-то нелады с сердечным клапаном.
— Что ты имеешь в виду под «случаем»? — спросила Дефина озабоченно. — Похоже, твой папа серьезно болен, — она взяла Карен за руку. — Он поправится? — спросила она.
— Они думают, что да. Говорят, что все будет хорошо, но, конечно, не имеют в виду, что он вернется в прежнее состояние. Их «все хорошо» означает, что он не умер. Это и значит «хорошо». Он выглядел бледнее смерти, когда с ним это случилось. Я перепугалась.
— Немудрено.
Они сидели в тишине, глядя в окно на Амстердам-авеню. Только-только начинался деловой день, и по улице метался человек с портфелем, пытаясь остановить такси. Полы незастегнутого пальто хлестали его по худым ногам.