Опричник
Шрифт:
Я перезарядил пистолет, пока мои люди волокли князя к выходу.
— В слободу его? — спросил кто-то из опричников.
— В Кремль, — сказал я.
До Кремля ближе, и если у Хованского есть сообщники (а они есть), им попросту сложнее будет нас перехватить.
Мы начали выбираться обратно на улицу. Как только я вышел за ворота, к нам на взмыленном коне подъехал опричник из тех, что отправлялся вместе с Сидором, наблюдать за подворьем Старицких.
— Никита Степаныч где?! — крикнул он сходу.
— Тут я! Что стряслось?
— Сидор меня отправил! Старицкий
— Твою мать… — прошипел я.
Хоть разрывайся пополам, чтобы быть в нескольких местах сразу.
— Шевляга! — позвал я.
— Убит! — откликнулись со двора.
— Да чтоб тебя! Дмитрий, здесь сторожишь! Вы четверо! Хованского в Кремль, в башню, остальные за мной! — приказал я.
На этот раз в седло я вскочил сам, без посторонней помощи. Откуда только силы взялись, непонятно. Сразу же дал шенкелей лошади, перешёл с быстрого шага на рысь. От этой тряски всё нутро переворачивалось и кувыркалось, к горлу снова подкатила тошнота, но я держал поводья и сжимал лошадиные бока бёдрами, стараясь удержаться в седле. Сзади скакали опричники.
Москва, к счастью, пока ещё была не так велика, всю её можно было объехать за считанные минуты. Ну и княжеские подворья все находились недалеко друг от друга.
Возле подворья Старицких тоже шёл бой. Выстрелы хлопали один за другим, вспышки мерцали в темноте жёлтыми огнями и оранжевыми искрами.
— Уходят! — завопил кто-то во тьме.
Да уж, ночка сегодня у меня весёлая. Врагу не пожелаешь.
— За ними! — проорал я.
Лошадь даже пришлось хлестнуть по крупу, заставляя переходить на галоп. В темноте на тесных московских улочках это было непросто, но я видел, как пытаются сбежать князь Владимир Старицкий и его подручные, и должен был их остановить. Любой ценой.
Если бежит, если напал на моих людей, то он сам подписал себе приговор. Никаких сомнений в его виновности теперь быть не могло, даже у милостивого и великодушного Иоанна.
Я трясся в седле, низко склонившись к самой гриве, практически обхватив лошадиную шею руками и предоставляя ей самой выбирать путь. Лошадь тоже чувствовала азарт погони, моё нетерпеливое яростное возбуждение словно передалось и ей. Цель одновременно была и так близка, и неимоверно далека. Старицкий и его люди мчались на свежих, отдохнувших лошадях, мы же своих практически загнали.
Князь пытался вырваться из Москвы, поскакал к западу. Я различал порой его ярко-жёлтую епанчу, в которой он несколько раз показывался при дворе. Упускать его было нельзя. Если этот ублюдок от нас ускользнёт, перебежит к литовскому королю, упадёт в ноги Жигимонту, то это будет настоящее фиаско. Вернётся он уже на польских штыках, вместе с интервентами, и не как Лжедмитрий, а как один из законных наследников. После того, как от Иоанна избавятся тем или иным способом. Политика, мать её.
По московским улочкам неслась целая кавалькада, и я упрямо нахлёстывал свою лошадь, понемногу догоняя Старицкого, сумевшего прорвать оцепление. Скорее всего, эту возможность он купил жизнями своих воинов, своих бояр.
— Давай, родимая, — шептал я на ухо лошади, вспоминая, как татарская
Это была уже другая лошадь, но ощущение было похожим.
Нас с князем разделяло примерно тридцать шагов, и это расстояние сокращалось недопустимо медленно. Моя лошадь уже задыхалась от долгой скачки, хрипела, пена летела клочьями из-под уздечки и потника. Я рванул из-за пояса пистолет, один из трёх.
— Стой, князь! — рявкнул я во всю мощь своих лёгких. — Стой, стрелять буду!
Он услышал, обернулся украдкой, но не подчинился, наоборот, пришпорил своего скакуна. Значит, он свой выбор уже сделал.
Я тщательно прицелился, пытаясь поймать фигуру князя на мушку. На полном скаку попасть в него можно было только чудом.
— Господи, помоги, не оставь, только на Тебя надеюсь, — прошептал я и нажал на спуск.
Порох на полке вспыхнул моментально, отдача чуть не вывернула пистолет из руки. На жёлтой епанче князя Старицкого расцвёл кроваво-красный цветок. Он начал валиться набок из седла.
Его люди обернулись, увидели меня, начали тянуть за поводья, разворачивая коней. Их было четверо, князь уже рухнул наземь и его я за противника не считал. Сейчас ударят в сабли, и мне конец. Пусть даже они не смогли защитить своего хозяина, так хоть отомстят за него. Я обернулся тоже, опричники мчались сюда, но слишком далеко. Не успеют.
Зато я успею забрать с собой ещё парочку негодяев.
— Гойда! — заревел я, выхватывая саблю.
Рука наливалась свинцовой тяжестью, но я вскинул оружие и пришпорил лошадь, бросаясь навстречу смерти. Теперь, когда враг ликвидирован, можно было не беспокоиться за судьбу страны. Бояре и князья притихнут надолго, а в остальном Иоанн Васильевич справится и без меня.
Мы сшиблись посреди улицы, громко звякнули сабли, столкнувшись меж собой с лязгом и искрами.
Я гарцевал на коне, размахивая саблей так, как никогда прежде, люди князя пытались меня окружить, подобраться сзади, но я не давался. Продержаться бы до прибытия остальных, а там будь, что будет.
Одного я полоснул саблей по руке, сам почувствовал, как незащищённый бок обожгло, словно пламенем, другой сбил шапку с моей головы. Будь он чуть точнее, срезал бы скальп и часть черепа.
— Бей! — послышался голос Леонтия. Приглушённо, будто сквозь толстое ватное одеяло.
Я ударил снова, мой противник принял клинок на клинок, и в этот же момент десяток опричников конной лавой обрушился на оставшихся негодяев. Я почувствовал, что падаю из седла. Удар о землю вышиб из меня последние силы.
Очнулся я уже совсем в другом месте, раздетый, перевязанный, укрытый тяжёлой овчиной. Самочувствие у меня, откровенно говоря, было паршивым, но чувство выполненного долга грело душу. Всё это было не зря.
Никто ко мне не входил, не интересовался моим состоянием, не пичкал лекарствами. Кусочек неба и каменная стена за крохотным окном, которые я мог разглядеть со своего места, говорили мне, что я в Кремле. И судя по тому, что я не в подземных камерах Беклемишевской башни, государь не слишком-то расстроился, что я убил его двоюродного брата.