Опущенная

Колычев Владимир Григорьевич

– Прекрати! – Настя глянула на него с укором, но без возмущения.

– За приличия под покровом ночи!

Он поднял бокал. Настя пожала плечами, но за ним все же повторила. И тост приняла – на грудь. Хотела сделать один глоток, но шаманское показалось таким вкусным. Да и расслабиться вдруг захотелось. Она поставил на стол пустой бокал.

– Между первой и второй…

Женя снова наполнил бокалы. Настя глянула на него как на несчастный случай, от которого ни спрятаться, ни скрыться. И откинулась на спинку дивана. А диван такой мягкий, такой приятный на ощупь. Она сидела

на нем, он ее – обнимал. Но этих объятий ей показалось мало.

– Освоилась? – спросил Женя.

– Освоилась? – Настя удивленно вскинула брови.

Но от спинки дивана не оторвалась. Так устала она за день, так не хотелось двигаться. А Женя со всеми своими скользкими подковырками ничуть ее не пугал.

– Осваивайся. Тебе можно, – улыбнулся он. – В интерьер вписываешься.

– И много у тебя таких было?

– Было. Но в интерьере будешь только ты одна.

– У меня парень есть.

– Твой парень сейчас в кружке.

– В каком еще кружке?

– Кройки и шитья. Даже не буду думать, кого он там кроит и порет… Не интересно. Да и неохота о дураках говорить.

– Кто дурак?

– От тебя только дурак мог отказаться…

– Сева не отказывался!

Женя кивнул, одновременно с этим пожав плечами. И ничего не сказав, отщипнул несколько виноградных ягод. Одну за другой забросил в рот, разжевал и закрыл глаза, смакуя удовольствие.

– Хорошо! – выдохнул он.

– Даже виноград у тебя – «Дамский пальчик», – усмехнулась она.

– Сначала пальчики, потом губки…

Он поднял бокал, Настя кивнула, присоединяясь к нему.

– За твои сладкие губки! – сказал он, пристально глядя на нее.

Женя не давил на нее, он, казалось, хотел растворить в ней свой взгляд. И растворял, отдавая ей свою энергию. Может, потому ей вдруг стало жарко. И щеки запылали.

Настя не хотела пить за свои губки. Слишком уж дурацким казался этот тост. Но холодное шампанское могло унять жар в ее душе, и она с жадностью припала к бокалу. А когда выпила, Женя вдруг припал к ней.

Он целовал мягко, но при этом его губы намертво приклеились к ней. Во всяком случае, Настя вдруг поняла, что отталкивать его бесполезно. А оттолкнуть надо было. Она же не такая, чтобы вот так сразу…

Он медленно водил языком по внутренней стороне верхней губы. Медленно, натужно, как будто взбалтывал засахаренный мед. И этот сладкий сгусток становился все мягче, к нему примешивалось томление женских чувств, вкус шампанского. Этот коктейль взбалтывался все быстрей, от него заискрило, брызнуло горячими, парализующими волю каплями. И в этом коловороте закружилась сама Настя. Центробежные силы не давали пощады, они вмешивали ее в страстное волнение, от которого кругом шла голова и сладко-ватно ныло в низу живота. Они уже сняли с нее одежду – вместе с трусиками. И унесли, расплескали по стенкам реальности чувство протеста. Она даже не пикнула, когда Женя уложил ее на спину. И даже сама собиралась развести мосты, отрезая себя от прошлого.

Но Женя раздвинул ей ноги силой. И порывисто вжался в нее. Она даже почувствовала боль от резкого движения. Почувствовала и вскрикнула, но Женю это не остановило. Напротив, он как будто взбесился. Ей стало

страшно.

Страх этот захлестнул душу, смешался там с запретными желаниями, выплеснулся тугой густой волной – поднимаясь, расширяясь. Эта гигантская волна подняла Настю над реальностью, закрутила ее, кувыркнула и швырнула на берег, где она со стоном растеклась по твердым камням. Это было что-то с чем-то. С Севой ничего подобного она никогда не испытывала…

Глава 4

Шампанское приятно смочило пересохшее горло. Настя осушила бокал, налила себе снова, выпила.

– Хочешь напиться? – лениво спросил Женя.

– Ты меня изнасиловал.

– Э-э, не обманывай себя!

– Я не обманываю!

– Самообман – опасная штука. Особенно если слово расходится с делом. Тебе понравилось, а ты себя накручиваешь. Будешь потом по ночным паркам ходить, маньяков искать…

– Я его уже нашла!

– Повторим?

Настя резко глянула на Женю, но не выдержала, отвела взгляд. Он должен был понять, что ее тошнит от одной только мысли об этом. Но на самом деле она совсем не прочь была повторить этот первобытный танец охотника за мамонтами. Эти пляски с копьем, ямы с заостренными кольями в них… А если появится еще и само стадо мамонтов… Нет, она не станет ложиться под них. Она же не тряпка, чтобы стелиться под бьющие ноги…

– Мне нужно принять душ, – сказала она.

Женя, кивнул, поднялся и, в чем был, пересек гостиную, скрылся в спальне. Вернулся в халате, запахивая его на ходу. Под мышкой у него был какой-то пакет, который он отнес в ванную.

Когда он вернулся, Настя полусидела на диване, закрываясь платьем. Он взял ее за руку, увлек за собой.

В ванной у него не было шторки, ее заменяли стеклянные створки, за которой она почувствовала себя как в кабинке. И почему-то вспомнилась пляжная раздевалка. Настя ждала своей очереди, появилась Олеся, внаглую опередила ее… Она и сейчас впереди нее. В объятиях Севы… Ну и пусть они пропадают там, а она остается с Женей. И ничего страшного, если по ней все же протопчется стадо мамонтов…

* * *

Пары закончились, можно идти домой. На улице распогодилось, солнце растолкало тучи, которые в ее лучах казались кусками огромной небесной мозаики.

Настя улыбнулась, глядя на небо. Настроение у нее хоть куда, и нет никакого желания смотреть под ноги. Только вперед, только вверх.

Но под ногами у нее копошились рожденные ползать. Один такой субъект перегородил путь. Настя недовольно глянула на Севу.

– Привет! – натянуто улыбнулся он.

– Я знаю, что ты с приветом, – кивнула она.

– Не злись, не надо.

– Я не злюсь, мне смешно.

Настя озадаченно смотрела на Севу. Серая болоньевая куртка на нем, тесные шерстяные брюки из тех комплектов, которые продаются в товарах для школы, разбитые ботинки. Как-то раньше она не замечала, как он одет, а сейчас вдруг глаза открылись. Что это такое? Неприятие убогих или потребность искать в нем недостатки – чтобы легче пережить разлуку?

– Я знаю, это от обиды… Но и ты должна меня понять. Олеся попала в историю, кто-то должен был ее пожалеть.