Опьяненные страстью
Шрифт:
– Ты воплощенный сюрприз, Миньон. Оставь эту вещицу у себя. Она принадлежала моей матери.
Мадлен рассмотрела изящное украшение, минуту подержала его на ладони и положила обратно в шкатулку.
– Благодарю вас, месье, но я не приму подарка.
Улыбка сползла с лица Себастьяна.
– Ты передумала? Решила выбрать камень покрупнее?
Мадлен сразу почувствовала, насколько он оскорблен.
– Вы сказали, что это украшение принадлежало вашей матери. Наверное, вы любили ее, несмотря на все заверения, что в сердце у вас пустота. Я не могу отнять у вас эту бесценную вещь – разве что вы когда-нибудь сами
Она ухитрилась вновь изумить его, но Себастьян быстро оправился от растерянности и не принял намек.
– Тогда выбери что-нибудь другое.
– В следующий раз, – ответила Мадлен и отвернулась, прежде чем он заметил блеснувшее в ее глазах желание.
– Может, ты все-таки шпионка, Миньон? – вежливо спросил он.
Мадлен так и не узнала, рассказал ли Хорас хозяину о поездке в Хайс. Себастьян никогда не упоминал об этом случае, но каждый день задавал этот вопрос. Мадлен отвечала согласно своему настроению – капризно, глуповато, раздраженно. Первым делом ей пришлось изучить искусство вести беседы с мужчинами. Себастьян объяснил, что большинство мужчин ждет от женщины не проявлений ума, а всего лишь умения быть забавной.
Вновь услышав привычный вопрос, Мадлен с милой улыбкой вскинула голову.
– С какой стати мне шпионить за вами, месье?
Себастьян отвернулся к окну библиотеки, разглядывая крошечный треугольник паруса, покачивающийся вдалеке.
– Ты дочитала Ричардсона?
Неожиданная смена темы не обманула Мадлен. Двадцать томов «Истории Клариссы Харлоу» осточертели ей до тошноты.
– Да, месье. Я и не предполагала, что женщина способна сочинить такую печальную историю. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что этот повеса Роб Ловлас недооценил силу любви. Он не верил в нее, а Кларисса не могла смириться с этим.
– Чья же вина, по-твоему, значительнее? – Себастьян взял Мадлен за руку, и ей пришлось собраться с силами, чтобы не отдернуть ее. – Насколько я понимаю, ты не считаешь свою жизнь погубленной только потому, что лишилась невинности?
На миг Мадлен лишилась дара речи, ошеломленная желанием и страхом. В голосе Себастьяна звучал обманчивый холодок, но в глазах сверкала насмешка, и Мадлен поняла: говорить этому человеку правду о своих чувствах нельзя. Ни сейчас, ни впредь. К ее удивлению, Себастьян первым не выдержал и отвел взгляд.
– Ты умеешь танцевать, Миньон? – спросил он звучным бархатистым голосом, который нравился Мадлен больше всякой музыки.
Ей хотелось ответить отрицательно, но любое занятие было лучше надоевших уроков.
– Немного, месье.
Его лицо озарила обаятельная улыбка.
– Миньон, у тебя есть любопытная привычка недооценивать свои способности. Давай выясним, не изменила ли ты ей на сей раз.
Он подал Мадлен руку и повел ее из библиотеки в небольшую комнату, где она прежде не бывала. Комната располагалась в восточном крыле дома, в ней ощущалась приятная прохлада. Шторы были опущены, и потому здесь царил полумрак, но Мадлен разглядела пастельные бледно-голубые, розовые и кремовые тона мебели и обивки. Возле занавешенного окна стоял мольберт, в дальнем углу виднелось фортепиано.
Закрыв дверь, Себастьян отпустил руку Мадлен и направился прямиком к инструменту. Подняв крышку, он присел, положив руки на клавиатуру, и только затем взглянул на Мадлен.
– Итак, начнем.
– Я и не подозревала, что на свете есть мужчины, умеющие играть на фортепиано, – кроме музыкантов, разумеется, – удивленно заметила Мадлен.
Себастьян рассмеялся:
– Значит, музыкантов ты не причисляешь к мужчинам?
– Нет, я имела в виду совсем другое. В монастыре искусство игры на музыкальных инструментах считалось привилегией дам.
– И ты преуспела в нем?
– Не так, как вы. Нет, поиграйте еще! – попросила она, едва Себастьян остановился на середине музыкальной фразы.
– Я буду играть, но с одним условием: ты должна танцевать. Согласна?
Успевшая изучить нрав собеседника, Мадлен ответила:
– Если вы продолжите игру, я, вероятно, не сумею устоять на месте.
Он одобрительно улыбнулся:
– Как будет угодно мадемуазель.
Мадлен наблюдала, как он грациозно склонился над клавиатурой, как его пальцы легко заскользили по клавишам слоновой кости и эбенового дерева, извлекая из них чудесные звуки. Он был молод, хорош собой, возмутительно обаятелен, умен, знатен, богат, талантлив… и избалован. Казалось, для него нет ничего недоступного. Неудивительно, что он не желал любви Мадлен. Еще одна женщина у его ног – предсказуемое и до отвращения надоевшее зрелище для Себастьяна.
Прослушав несколько тактов, Мадлен приподняла юбку и встала так, чтобы не видеть его лица. Ей ни в коем случае не хотелось становиться предсказуемой.
Себастьян следил за ней краем глаза. Мадлен двигалась легко, как перышко, подхваченное переменчивым ветром. Желание смешивалось в нем с фантазиями, пальцы порхали по клавишам с нежностью, с которой ему бы хотелось прикоснуться к Мадлен.
В течение трех недель Себастьян то и дело пускал в ход руки, дразня Мадлен и приучая ее сопротивляться влечению. Он объяснял себе: отчасти причиной его поведения является уверенность в том, что Мадлен – шпионка.
Последовав за Мадлен в Хайс, Хорас безнадежно испортил дело. Он не сумел прочесть имя и адрес на письме, отправленном ею в Лондон. Уверения Мадлен в том, что она просто возвращает долг, показались Себастьяну нелепыми. И все-таки у него не было причин не доверять ей. Тогда почему же его одолевали сомнения?
Может, потому, что он не мог взглянуть на Мадлен, не испытывая необходимости сдерживать в себе чувства? Три недели он ждал, когда Мадлен по своей воле ляжет к нему в постель. Три долгих недели ему пришлось спать в одиночестве. Ему следовало что-нибудь предпринять, чтобы защитить их обоих, например, отправиться поутру в Лондон. Поездка не займет много времени. Через два дня он вернется в поместье новым, пресыщенным человеком, способным сопротивляться чарам Мадлен.
Закончив пьесу, Себастьян еще некоторое время сидел неподвижно, глядя на свои руки. Он понимал, что должен уехать сию же минуту. Отправившись в путь немедленно, он прибудет в Лондон еще до наступления утра. Он поднял голову и посмотрел на Мадлен, юбки которой еще колыхались от недавнего танца.
– Подойди сюда.
Мадлен послушно подчинилась. Поднявшись, Себастьян взял ее за руку. Она расцвела в обезоруживающей улыбке:
– Я люблю танцевать.
Себастьян задумался, сознает ли она, с какой легкостью движется в ритме танца.