Опыт автобиографии

Уэллс Герберт Джордж

Все, что рассказывает Уэллс о своих отношениях с женщинами в «Опыте автобиографии», особенно в последней его части, опубликованной посмертно, весьма любопытно для историка культуры 20-го столетия [165] . Его любовные увлечения сами собою выстраиваются в своего рода целостный литературный сюжет, в котором можно при желании обнаружить и «мораль». По молодости и неопытности Уэллс еще не осмеливается открыто бунтовать и в полном соответствии с законами благонравия женится на кузине Изабелле, однако ей совершенно чужд его мятежный дух, и он оставляет ее ради своей студентки Эми Кэтрин. Здесь он уже предпочел бы обойтись без женитьбы, удовлетворившись одним родством душ, но общество в лице соседей, домовладелиц, слуг, родных Эми вынуждает его пойти на новый брак. Обзаведясь домом, двумя детьми, достигнув известности, Уэллс чувствует, что положение позволяет ему наконец строить дальнейшие отношения с женщинами на своих условиях.

165

Подробно

о взаимоотношениях с женщинами, сыгравшими большую роль в эмоциональном, духовном, общественно-политическом становлении писателя, см.: Тугушева М. Они его любили: Герберт Джордж Уэллс и женщины в его жизни. М., 2001.

Начинается череда романов, которые писатель вовсе не стремится утаить от общества, ведь он не какой-нибудь Дон-Жуан, а «новый человек» и живет в соответствии со своими убеждениями. Его убеждения разделяет и жена, которая безропотно сносит все светские скандалы и даже время от времени в знак дружеского расположения делает подарки очередной любовнице мужа, например Эмбер Ривз. Она запросто гостит с детьми в швейцарском шале графини Элизабет фон Арним, новой героини нового романа Уэллса, которая позднее станет главным действующим лицом «Страстных друзей» (1913). Единственным неудобством для Уэллса является то, что «свободная любовь» не освобождает от появления на свет детей. Он чувствует, что женщины, родившие ему детей, оказываются в двусмысленном положении и одними деньгами тут делу не поможешь. Государство, рассуждает Уэллс, должно оказывать помощь таким матерям. Отдавать собственных детей в приют он, однако, не собирается, в отличие от одного из своих учителей — Руссо, заставившего сожительницу отправить туда четверых детей. Тем не менее рождение ребенка приводит Уэллса к разрыву с еще недавно любимой женщиной. Так было с Эмбер Ривз, потом с Ребеккой Уэст, однако и дочь от Дузы, и особенно сына от известной писательницы и журналистки Ребекки Уэст, в будущем тоже известного писателя Энтони Уэста, Уэллс искренне любит, заботится о них и, когда придет черед, внебрачный сын Энтони, вместе с законными сыновьями Джипом и Фрэнком, развеет прах отца, согласно его завещанию, над Северным морем.

В 1934 г. в журнале «Тайм энд Тайд» Одетта Кюн, эротическое приключение с которой переросло в утомительную связь, опубликовала три статьи, которые можно рассматривать как своеобразную (и негативную) духовную и творческую биографию Уэллса. В конечном счете «правда» любовницы, с которой было невозможно показаться в приличном английском обществе, сводилась к шаблонной фрейдистской схеме: мальчик, родившийся в бедности и убожестве, жаждет отомстить миру за годы лишений, постоянное непонимание в семье, за то, что не получил полноценного (т. е. университетского) образования. Поэтому, повзрослев, Уэллс стал социалистом. Поэтому пером своим создал фантастические миры и теперь, как доктор Моро, манипулирует человечеством и его сознанием и, как новый Казанова, играет любовью женщин.

Конечно, Одетта подстраивала под факты общественной деятельности Уэллса собственные представления о нем. Их постоянные, иногда вульгарные стычки она старалась возвести до степени интеллектуальных разногласий. Кое в чем Одетта была права — недаром она прожила с Уэллсом десять лет и много узнала о свойствах его характера. Однако образ, созданный в ее минибиографии, оказался искаженным. Уэллс ответил на ее инвективы позднее, в форме автобиографического во многом романа «Кстати о Долорес» (1938). Это была непримиримая и жестокая отповедь. Он постарался уничтожить репутацию бывшей подруги, «олицетворения всепожирающего, ненасытного эгоизма», неинтеллигентной, лицемерной, истеричной, с развращенным воображением.

Совсем иначе складывались его отношения с баронессой Мурой Будберг, бывшим литературным секретарем А. М. Горького, таинственной и очаровательной русской женщиной, первой, кто не пытался женить его на себе, кому свобода оказалась еще нужнее, чем ему самому. Но вот парадокс! Понять и принять последнее обстоятельство Уэллс, апологет свободной любви, так и не смог. Его возмущает, что у Муры есть тайны, что она исчезает неизвестно куда, а вернувшись, никогда не рассказывает, где была! Уэллс становится ревнивым и подозрительным. Предлагает, даже требует заключить законный брак. Встреча с Мурой для Уэллса — своего рода возмездие, их отношения заставляют «нового Казанову» желать возвращения к обычной семейной жизни. Но этого не хочет Будберг. Она отказывает ему. Конфликт с Мурой ставит его на грань самоубийства…

Впрочем, такая трактовка содержания третьего тома автобиографии удовлетворит, пожалуй, только читателя, придерживающегося традиционных семейных ценностей. Самому же Уэллсу собственная личная жизнь в целом представлялась вполне удачной, такой же, скорее всего, покажется она и тем, кто разделяет его либеральные взгляды на отношения полов. Уэллс пропагандирует контрацепцию и планирование семьи, идеи, тогда называвшиеся неомальтузианством. И мечтает о новой «формуле» истинно свободной любви — без ревности, без слез, без драм, без жертв…

* * *

Что же касается других составляющих жизненной программы Уэллса — либерального социализма и Мирового государства, — то идея построения счастливого общества на земле

заняла в его сознании место религии: «я хочу рассказать, как развивался мой разум, как постепенно возникал новый взгляд на мир, как плановая перестройка человеческих взаимоотношений в форме Мирового государства стала и целью, и поверкой моей деятельности, в той же мере, как Ислам — цель и поверка для мусульманина, а Царство Божие и спасение — для искреннего христианина» (с. 266 наст. изд. [166] ). Уэллс называет себя человеком «религиозным» в том смысле, что он служит некой высшей идее и подчиняет свою жизнь этому служению. Он постоянно противопоставляет «веру» в Мировое социалистическое государство христианству, которое эта новая «вера» призвана сменить. Интеллектуалы и управленцы должны охватить весь мир сетью своих организаций, составив «легальный заговор», подобно тому, как прежде раскинуло свои «сети» по всему миру христианство.

166

В файле — Том второй, Глава VIII, раздел «1. Беседы у домашнего очага» — прим. верст.

«Новая религия» Уэллса лишена трансцендентального плана, и вся нацелена на достижение счастья в земной жизни, реализацию утопического проекта идеального государственного устройства. Подобная «социальная религия», как нам уже известно из собственного исторического опыта, отменяет традиционную (христианскую) мораль и подменяет ее понятиями целесообразности и пользы. Служение этой идее для человека, искренне стремящегося ко благу, таит в себе огромные опасности.

Идеолог переустройства мира начинает мыслить о своих собратьях в масштабах больших цифр. Рассчитывая на созидательную деятельность передовых умов, Уэллс пишет: «Только от них можно ждать творческого импульса. Для революционной теории прочее человечество имеет не больше значения, чем речной ил для проектирования землечерпалки, которая очистит реку» (с. 375 наст. изд. [167] ). Он, конечно, предполагает обойтись минимальными потерями, но и большевики, проводя революционный террор по отношению к разным слоям русского народа, тоже надеялись, что людские потери будут минимальными и необходимыми.

167

В файле — Том второй, Глава IX, раздел «8. Мировая революция» — прим. верст.

Мыслитель, одержимый абстрактной социальной идеей, перестает любить окружающих — реальных и конкретных людей. Всматриваясь в свой внутренний мир, Уэллс с некоторой грустью признавался, что эксплуатировал любовь тех, кто был щедрее его и обеспечивал ему удобную жизнь. В отличие от них, он был сосредоточен на себе и ни разу не проявил бескорыстной любви к какому-нибудь лицу или месту. «Любить бескорыстно мне не дано. Не раз я по уши влюблялся, но это уже нечто иное». Время от времени он «судорожно» начинал делать деньги, но теперь, весной 1932 года, когда ему уже 65 лет, он «молит» судьбу дать возможность пожить спокойно и сделать нечто великое во искупление вины. Это серьезное признание, и оно не является просто фактом личной биографии. В свое время Джонатан Свифт, скептически относившийся к идеям Просвещения и заслуживший за это прозвище Мизантроп, говорил, что ему «ненавистна разновидность под названием человек», однако он питает «самые теплые чувства к Джону, Питеру и Томасу» [168] . Наследник просветительской мысли Герберт Уэллс, напротив, искренне признается, что неспособен любить отдельного человека, но желал бы, в виде искупления, сделать счастливым все человечество.

168

Свифт Дж. Письма. М.: Текст, 2000. С. 100.

Возводя социальную идею в ранг религии, Уэллс поневоле проявляет нетерпимость ко всякому инакомыслию, тем более поразительную, что он сам (и вполне справедливо) называет свой образ мыслей либеральным. В эпоху Просвещения, когда слово «либеральный» перешло из бытового языка в идеологический и политический, оно означало человека широких взглядов, восприимчивого к новым идеям, терпимого к чужому мнению. Таким представлялся самому себе и таким до известной степени действительно являлся Уэллс. Приехав в Россию в 1934 г., он был неприятно поражен «догматизмом» и «зашоренностью» и советских руководителей, и писателей во главе с Горьким, не поддержавших идею либерального ПЕН-клуба. Но, читая его рассказ о спорах и несогласиях с разными западными политиками, начинаешь замечать, что Уэллс расправляется со своими оппонентами самым безжалостным образом: люди, не усвоившие его образа мыслей, выставляются малолетними недоумками, учениками ограниченных гувернанток. Ту же категоричность мы находим в его концепции образования: написав очерк истории человечества в духе дарвинизма, Уэллс уверен, что по такой программе следует учить детей во всех школах мира, тогда и воспитается поколение интеллектуалов, которые будут мыслить одинаково. Эти интеллектуалы и станут правящим слоем в новом Мировом государстве, где инакомыслие будет просто «не в природе вещей».