Опыт нелюбви
Шрифт:
Он не спросил это, а просто отметил как данность. Кира кивнула. По сути правильно, а подробности ее отношений с Длугачем – зачем Федьке их знать? Она и сама их не очень-то понимает.
– Я и бросить его не могу, и быть с ним не могу тоже, вот в чем дело, – сказала она. – Если б ты этого Тихона видел! Мамаша его сказала, что он девиантный. Она, конечно, сволочь, но, похоже, так оно и есть.
– Кира, так не бывает.
– Чего не бывает? Девиантных подростков?
– Что и бросить его не можешь, и с ним не можешь быть. Степень неприемлемости этих
«Вот про это Сашка и говорила, – сердито подумала Кира. – С ума сойдешь от такой правильности! Если даже для меня чересчур…»
Да, даже для ее рационального ума это было как-то слишком. Разве в подобных делах можно что-то решить вот так, по нехитрой схеме?
Но Царь, видимо, считал, что можно и нужно.
– Ты решишь и сразу почувствуешь радость, – сказал он.
– Ой, Федька, ты прямо как моя тренерша по фитнесу! – воскликнула Кира. – Она тоже говорила, что вот позанимаюсь я подольше, привыкну и начну чувствовать мышечную радость.
– Начала? – с интересом спросил он.
– Счас! Я на этот фитнес уже второй год хожу, и все как на каторгу.
– Но ходишь же.
– Только усилием воли.
– Значит, и с мальчишкой этим будешь прикладывать волю.
– Ты, я смотрю, уже решил, что я должна делать? – фыркнула Кира.
– Я предлагаю тебе тот вариант поведения, который мне кажется более для тебя приемлемым, – спокойно ответил он. – Если ты с этим не согласна…
– Я с этим согласна, Федь. – Кира расстроенно шмыгнула носом. – Что я, сама не понимаю? Только очень мне это будет тяжело, – жалобно добавила она.
– Возможно, насчет его девиантности ты преувеличиваешь, – заметил Федор. – Ее степень тоже еще оценить надо.
– Да, придется его к психологу вести, – вздохнула Кира. – Если он со мной куда-то пойдет, конечно.
– Могу я сводить, – предложил Федор. – Если найду это необходимым.
– А ты, что ли, с ним встречаться собираешься? – удивилась Кира. – Зачем?
– Хорош бы я был советчик, если б на него даже не взглянул.
– Ты, кстати, на сколько приехал? – вспомнила Кира.
Она только теперь сообразила, что не задала Федьке ни единого вопроса о нем самом. Только рыдала на его широкой мужской груди да вываливала на него целый ворох своих неурядиц.
– Насовсем, – ответил он.
– Как?! – ахнула Кира. – Почему?
Вот это новость! Быть такого не может. Ведь они с Варей в Америке отлично устроены. Ну, положим, Варя со своим ландшафтным дизайном и здесь точно так же устроится – будет загородные имения облагораживать. Но Царь-то!..
Окончив Колумбийский университет, он занимался экономическим консультированием. Кира постоянно читала его статьи в очень солидных международных журналах. Статьи были по математическим экономическим моделям. Или по экономическим математическим? Они были такие непростые, эти статьи, что она с трудом продиралась к их смыслу и понимала хорошо если четверть содержания, только Федьке в этом не признавалась:
И, главное, не он ли написал ей совсем недавно: «Не понимаю, как ты, Кирка, о российской экономике у себя в газете пишешь? Что это такое, по-твоему? По-моему, экономика – это наука, в которой, как во всякой науке, действуют объективные законы. А не указания начальства. Экономика такой огромной страны, как Россия, это сложнейший живой организм. И когда он начинает функционировать только по указаниям начальства, это имеет самые плачевные перспективы, да и вообще должно называться не экономикой, а как-то иначе».
Очень сердитый был пассаж! И справедливый. Как все, впрочем, что Царь когда-либо говорил.
И что в таком случае означает это его «насовсем»?
– Федь, – осторожно спросила она, – тебя что, с работы выгнали?
– Нет. У меня же своя фирма. Кто бы меня выгнал?
– А что тогда случилось?
– Можешь считать, что мне надоело жить в иностранной среде и говорить на иностранном языке.
– А на самом деле?
– Что – на самом деле?
– Ну, ты сказал: можешь считать, что… А на самом деле это не так?
– Кира, – поморщился он, – ты всегда отличалась чрезмерной рациональностью мышления.
Здрасте! Это она, оказывается, чрезмерно рациональная! Кто бы говорил.
– Когда можно будет с этим твоим девиантным познакомиться? – как ни в чем не бывало поинтересовался Федор.
– Не знаю. – Стоило Кире вспомнить про Тихона, как ей стало не до Федькиных упреков. – Он меня сегодня выгнал.
– Как выгнал?
– Да вот так. Сказал: вали отсюда. Или нет, не вали, а валите.
– Все-таки некоторые признаки воспитания имеются, – усмехнулся Федор.
– Не обольщайся. Воспитанием он не обезо-бражен. Нет, ну надо же, чтобы именно мне повезло им заняться! Ей-богу, Федь, вот поставь в рядок сотню женщин и выбери одну, которой это меньше всех подходит, – это буду я. Варя твоя, кстати, не родила еще? – спросила она.
– Беременная.
– Ух ты! Поздравляю.
– Не с чем.
– Да ладно, это глупые суеверия. Родит, куда она денется? А когда?
– Через два месяца.
– В Штатах, конечно?
– Да.
– Ребенка, может, когда-нибудь президентом США выберут, – улыбнулась Кира.
Ей не хотелось думать о Тихоне. Она отодвигала от себя мысли о своем с ним будущем. Оно было неизбежно, как приход зимы, и так же, как о скором приходе зимы, думать о нем было тоскливо.
– На его «валите» обращать внимание не стоит, – сказал Федор.
– Ага, не стоит!
– Точно, точно, – усмехнулся он. – За эпатажным поведением обычно ничего серьезного нет. Артистичность натуры, возможно. Не более того.
– Ну, не знаю, – покачала головой Кира. – Орал он на меня так, что я порадовалась, у него ножа под рукой нет. Глаза так сверкали… – Она и теперь вздрогнула, вспомнив это. – На артистичную натуру это не было похоже.