Опыт присутствия
Шрифт:
Рассматривая попытку части советского политбюро удержать инициативу в своих руках и поставить под контроль уходившие рычаги власти с позиций более позднего времени, нельзя дать однозначную оценку такому решению. Есть необратимая поступь истории. В ее сюжетах возникают различные варианты, но сама масса исторических обстоятельств настолько велика, что уже никакая плотина не может остановить ее стремительного течения. Не имеет значения успех или провал "путчистов", им в любом случае пришлось бы искать пути преодоления глубокого экономического и политического кризиса. Их победа могла означать определенное решение
Но кто бы поднял упавшее знамя национального возрождения? Понятно, что тот слой партийно-чиновничьей элиты не был самым лучшим. Это были консерваторы со свойственными именно этому слою признаками заторможенности, если не сказать туповатости. Но, с другой стороны, среди них не было хищников подобных Ельцину и Чубайсу. Они еще сохраняли признаки порядочности и морали, и как-то думали об ответственности перед обществом.
Кульминацию августовских событий 91-го года я наблюдал по телевизору. Все врывалось в мою душу – и страх перед возрождением всевластия ГПУ, и волна эмоций свободолюбия, которая всколыхнула на
Красной Пресне столицу, и всю державу. Когда по асфальту грохотали танки, все вспомнилось мне, – и Берлин, где протестующих немцев кололи штыками, и Венгрия, где Будапешт был отдан на разграбление солдатам, и Прага, где сломили волю чешского народа. Танки могли все. Но о чудо! – танкисты вылезали на броню и отказывались стрелять в демонстрантов. Правда имелись и ревностные исполнители, которым было приятно давить. И все же народ побеждал, жертвуя отважными юношами своими телами прикрывшими свободу. Меня переполняла гордость за Россию. В те дни свершилось немыслимое, – сдернули с пьедестала "Железного Феликса". Я благодарил Бога за возможность видеть уничтожение главного символа системы. Уже одна эта картина венчала и оправдывала мое политическое противоборство властям. Я как бы ощущал, что и мои идеи витают в умах тех, кто сейчас демонтировал памятник чекисту.
Свобода приходила на волне эйфории. Недолго же она продолжалась.
Как всегда одни доставали жар из печи, другие им пользовались. С радио и телерекламой в наши квартиры входила демократия. Затем она подкрепила свои усилия стремительной инфляцией, ростом базарных цен и, наконец, Гайдаровскими реформами. Окончательной смысл их мы уясним через несколько лет, но мне он стал ясен еще тогда, когда работал впоследствии расстрелянный Верховный Совет. Поэтому я пригласил и читателей "Нижегородского рабочего" последовать вместе со мной в мир теории и разобраться, что произошло со страной и ее экономическими институтами.
"Разборка" – самое популярное занятие делового мира России.
Правда, "вверху" и "внизу", она отличается качеством и масштабами.
"Внизу", как утверждают авторитеты, она дает положительные бескровные результаты. Но есть средняя часть, она же и самая значительная, которая неприкаянно болтается между низом и верхом – народ, та самая Россия, в верности которой клянется правящая элита и бесцеремонно обирает элита уголовная. И хоть клятвы театральные, а с отдельного человека много не возьмешь, все понимают, что сила именно здесь, здесь и богатство. Народ – законный владелец Отечества и ему принадлежит
Только гражданское общество обладает силой и возможностью защитить интересы большинства, только осмысленное отношение к действительности может быть условием построения гражданского общества.
Перед нами стоят непростые вопросы:
Какая система предпочтительнее – государственно-бюрократическая или демократическая; открытое или закрытое общество; рыночная или распределительная экономика?
Мы должны понять, что руководит экономикой – политические пристрастия, олигархическое лобби или национальные интересы.
Что лежит в основе процветания – производственные законы или национальный характер, каким образом отделить общечеловеческое от этнического, какой уровень общественного развития требуется для восприятия современной экономической культуры.
Кто будет формировать основы экономического строительства – администрация или представительная власть, рынок или монополия; насколько вообще допустимо вторжение власти в процессы экономики; где спонтанное развитие рынка, и развитие, подчиненное регламенту законодательства…
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС В ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ОМУТ
Социалистическая хозяйственная мысль рождалась в пылающих умах революционеров, чьи стремления "разрушить до основания" воплощались самым решительным и беспощадным образом. Но как строить "новый мир" они не знали и приступили к экспериментированию. Хозяйственная практика СССР – это невиданный по размаху эксперимент в области прав собственности, в результате которого частное и национальное богатство уносилось в коммунистические закрома, оседая там и скудным ручейком перетекая к производителю. У нас нет истории экономики, есть – анамнез – история болезни. Однако, она имеет свои ярко выраженные вехи.
Захватив власть, большевики понимали, что если им будут противостоять материально обеспеченные слои общества – власть не удержать. Они с удовольствием подхватили лозунг утопистов "все зло исходит от собственности и денег" использовали его с политической дальновидностью и невероятным упорством. Идея проста – собственность легко обнаружить и изъять, отсутствие денег не допустит ее нового образования. Военный коммунизм с натуральным обменом давал желанный идеал равенства всех, за исключением, конечно, "самых равных".
Ничего примечательного в этом периоде не было, если не считать разрушения рынка.
Переход к "мирному строительству" не лишил экономику роли средства достижения политических целей, но методы нуждались в коренном пересмотре. За плечами большевиков свирепствовала разруха, небывалый на Руси голод; полыхали крестьянские бунты, солдатские восстания, рабочие стачки. Большевики осознали, что достигли края эксперимента, за которым нищета становится такой же реальной угрозой власти, как и буржуазное богатство. С большим трудом логика политического прагматизма оформилась в непримиримых умах в виде концепции НЭПа. НЭП означал конец первого этапа эксперимента над правом владения собственности и денежным обращением, и открывал дорогу государственному монополистическому капитализму.