Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Мистер Феллоуз, у кого я работаю, сейчас пишет книгу, где пытается доказать, что нацистов можно было обезопасить мирными средствами, — сказала Флора. — Он сам мирный человек.
Феликс фыркнул.
Эта кровать принадлежала мистеру Феллоузу, и потому Флора чувствовала себя обязанной упомянуть его.
— Он собирал еще довоенные статьи Хьюберта, — рассказывала она, а Феликс продолжал пальцами пощипывать ее бицепсы.
— Билли был примерно твоего сложения в юности, — сказал он, стиснув ее.
— Я
— Хотел бы я взглянуть на него.
Флора подумала, не лучше ли ей отправиться в свою кровать наверху.
— Знаешь, я тебя оставлю, чтобы ты выспался.
— Не оставляй меня одного. Мне надо поговорить. — Он крепко обнял ее.
— О чем? — Если бы я оказалась в своей кровати, я могла бы колотить ногами, кусать простыни, кричать, смеяться, делать что угодно. Флора сейчас чувствовала себя так, как если бы взялись распускать большое вязаное платье, а оно само разлезалось у нее на глазах.
— Останься со мной, выслушай меня, — он продолжал держать ее. — Моя семья, мои дети такие хорошие, такие маленькие, такие доверчивые. Сынишка очень умный. У них столько надежд. И у жены Джулии тоже, знаешь, она такая сильная духом. Она борется с карточками, с черным рынком. Тебе этого не понять. У нас есть деньги. Конечно, нам легче, чем большинству. Мать и сестры пытаются помогать тем, кому совсем тяжело. Военная оккупация — это страшно. Люди чувствуют себя беспомощными, и многие пытаются бороться.
— А ты?
— Недостаточно. Усилия одного — это ничто. Евреи…
— Ты им помогаешь?
— Они исчезают, моя дорогая, только что были — и их уже нет. — Он говорил с горечью.
— О.
— И никто не хочет заниматься ими. Я тебе надоел? Мы с Элизабет все думали, не скучно ли тебе было с нами. Ты ведь была моложе нас.
— Нет. Мне с вами не было скучно. — Она заметила щетину на его подбородке. Утром надо найти лезвие.
Феликс рассказывал о ценах на овощи в Голландии, о том, что нет бензина, казалось, он все до деталей знает. Ей хотелось спать, она боролась с собой, чтобы не задремать. Его тело рядом с ее телом было упругим.
— И каждый должен все время следить за собой. Любой промах может стоить жизни многим.
На время он затих, а потом вдруг голосом, полным отчаяния, почти закричал:
— На самом деле, черт побери, я так старался не влезть в это дело, не рисковать своей головой! Эта поездка — дурацкий риск! И я не должен был ни с кем говорить об этом, я должен думать о семье. — Она молчала, и он уже спокойнее сказал: — Правда в том, что у меня мало причин для страха.
— Тогда зачем ты приехал?
— А вообще зачем кто-то что-то делает? — сердито спросил он. — Может, я просто выставляюсь, может, просто должен попытаться хоть раз в жизни сделать что-то, что другие делают постоянно. — Он крепко прижал ее к себе и зарылся лицом
Потом оперся на локоть и ровным голосом заявил:
— Тебе следует понять, что нам не так уж плохо, мы известны, уважаемы, богаты. Немцы не очень-то вмешиваются в жизнь таких людей, как мы. И все, что от нас требуется, — хорошо себя вести.
— А я подумала, что как раз это и затрудняет жизнь.
— Это и так и не так.
Она вспомнила мать Феликса и сестер, их появление в отеле „Марджолайн“ в 1926 году и то, как главный официант кланялся и расшаркивался перед ними, а семьи англичан свистящим шепотом повторяли: „Шесть баронесс, шесть“.
— Но ты помогал евреям, — сказала Флора.
— Я не помогал евреям. Если бы я помогал, то поставил бы семью в опасное положение. Я чувствую себя виноватым, понимаешь? Когда ничего не делаешь, то возникает ощущение вины.
— Я понимаю.
— Я боялся помогать евреям. Я боюсь работать на Сопротивление и, хуже того, об этом даже страшно подумать, — боюсь сотрудничать.
— Сотрудничать?
— С немцами. Некоторые так делают.
Флора была потрясена.
— Я этого не знала.
— Вот почему я чувствую себя таким беспомощным. Я думаю только о спасении своей шкуры.
— Попытайся рассудить разумно. Не преуменьшай своего мужества, это абсурдно.
Лежа в постели мистера и миссис Феллоуз после бесцветного занятия любовью, казалось выспренним говорить так, но она тем не менее повторила:
— Не преуменьшай своего мужества.
— Маленькая смешная Флора. — Он лег на спину, притянул ее голову к себе на плечо.
— А помнишь тот пикник? Какие красивые были Космо и Хьюберт, и девочки, такие глупенькие и милые. Они так забавно пели.
— Сейчас у них семьи, как и у тебя.
— Я не думаю, что от этого они стали не такие глупые, но это своего рода мужество. Моя жена такая. У нее дар — не воспринимать жизнь всерьез. Ты думаешь, я слишком стар, чтобы этому научиться?
— Тебе не надо учиться. Это уже смелость — признаться, что ты боишься. Но ты не должен без конца твердить про это.
— Тебе скучно?
— Немного. — И она растерялась.
— Сказать тебе, что больше всего меня пугает?
— Что?
— Я до чертиков боюсь, что появится гестапо и арестует меня, когда я в ванной.
— Это я могу понять. Именно потому ты и приехал в Англию, чтобы в безопасности помыться?
— Да, одна из причин.
— А ты рассказываешь жене о своих страхах? — Она попыталась представить себе его жену. Он ничего не говорил о ней, кроме того, что она глупая и смелая.