Опыты (Том 3)
Шрифт:
Я настолько привык быть всегда и во всем его вторым «я», что мне представляется, будто теперь я лишь полчеловека.
Illam meae si partem animae tulit Maturior vis, quid moror altera, Nec carus aeque, nec superstes Integer? Ille dies utramque Duxit ruinam. [25]И что бы я ни делал, о чем ни думал, я неизменно повторяю мысленно эти стихи, — как и он делал бы, думая обо мне; ибо насколько он был выше меня в смысле всяких достоинств и добродетели, настолько же превосходил он меня и в исполнении долга дружбы.
25.
Если бы смерть преждевременно унесла [тебя], эту половину моей души, кчему задерживаться здесь мне, второй ее половине, не столь драгоценной и безтебя увечной? Этот день обоим нам принес бы гибель (лат.) — Гораций. Оды, II,17, 5 сл.
26.
Нужно ли стыдиться своего горя и ставить преграды ему, если ты потерялстоль дорогую душу? (лат.) — Гораций. Оды, I, 24, 1–2.
27.
О брат, отнятый у меня, несчастного. Вместе с тобой исчезли все моирадости, которые питала, пока ты был жив, твоя сладостная любовь. Уйдя изжизни, брат мой, ты лишил меня всех ее благ; вместе с тобой погребена и всямоя душа: ведь после смерти твоей я отрекся от служения искусству и от всехуслад души… Обращусь ли к тебе — мне не услышать от тебя ответного слова;отныне никогда я не увижу тебя, брат мой, которого я люблю больше жизни. Но,во всяком случае, я буду любить тебя вечно! (лат.). Цитируетсянеточно. — Катулл, LXVIII, 20 сл. и,начиная со слова Alloquar LXV, 9 сл. Цитируется неточно.
Но послушаем этого шестнадцатилетнего юношу.
Так как я узнал, что это произведение уже напечатано и притом в злонамеренных целях людьми, стремящимися расшатать и изменить наш государственный строй, не заботясь о том, смогут ли они улучшить его, — и напечатано вдобавок вместе со всякими изделиями в их вкусе, — я решил не помещать его на этих страницах [28] . И чтобы память его автора не пострадала в глазах тех, кто не имел возможности познакомиться ближе с его взглядами и поступками, я их предупреждаю, что рассуждение об этом предмете было написано им в ранней юности, в качестве упражнения на ходячую и избитую тему, тысячу раз обрабатывавшуюся в разных книгах. Я нисколько не сомневаюсь, что он придерживался тех взглядов, которые излагал в своем сочинении, так как он был слишком совестлив, чтобы лгать, хотя бы в шутку. Больше того, я знаю, что если бы ему дано было выбрать место своего рождения, он предпочел бы Сарлаку [29] Венецию, — и с полным основанием. Но, вместе с тем, в его душе было глубоко запечатлено другое правило — свято повиноваться законам страны, в которой он родился. Никогда еще не было лучшего гражданина, больше заботившегося о спокойствии своей родины и более враждебного смутам и новшествам своего времени. Он скорее отдал бы свои способности на то, чтобы погасить этот пожар, чем на то, чтобы содействовать его разжиганию. Дух его был создан по образцу иных веков, чем наш.
28.
…я решил не помещать его на этих страницах. — См. прим. 2, Гл.XXVIII.
29.
Сарлак, или Сарла — городок на юге Франции, где родился Ла Боэси.
Поэтому вместо обещанного серьезного сочинения, я помещу здесь другое, написанное им в том же возрасте, но более веселое и жизнерадостное [30] .
Глава XXIX
Двадцать девять сонетов Этьена де Ла Боэси
Госпоже де Граммон, графине де Гиссен
Сударыня, я не предлагаю вам чего-либо своего, поскольку оно и без того уже ваше и поскольку я не нахожу ничего достойного вас. Но мне захотелось, чтобы эти стихи, где бы они ни появились в печати, были отмечены в заголовке вашим именем и чтобы им выпала тем самым честь иметь своей покровительницей славную Коризанду Андуанскую [1] . Мне казалось, что это подношение уместно тем более, что во Франции немного найдется дам, которые могли бы столь же здраво судить о поэзии и находить ей столь же удачное употребление, как это свойственно вам. И еще: ведь нет никого, кто мог бы вложить в нее столько жизни и столько души, сколько вы вкладываете в нее благодаря богатым и прекрасным звучаниям вашего голоса, которым природа одарила вас, вместе с целым миллионом других совершенств. Сударыня, эти стихи заслуживают того, чтобы вы оказали им благосклонность; вы, несомненно, согласитесь со мною, что наша Гасконь еще не рождала произведений, которые были бы изящнее и поэтичнее этих и которые могли бы свидетельствовать, что они вышли из-под пера более одаренного автора. И не досадуйте, что вы обладаете лишь остатком, поскольку часть этих стихов я как-то уже напечатал, посвятив их вашему достойному родственнику, господину де Фуа; ведь в тех, что остались на вашу долю, больше жизни и пылкости, так как они были сочинены в пору зеленой юности и согреты прекрасной и благородной страстью, о которой я как-нибудь расскажу вам на ушко. Что же касается тех других стихов, то он написал их позднее в честь невесты, когда готовился вступить в брак, и от них веет уже каким-то супружеским холодком. А я придерживаюсь мнения тех, кто считает, что поэзия улыбается только там, где ей приходится иметь дело с предметами шаловливыми и легкомысленными. (Эти стихи можно прочесть в другом месте [2] .)
30.
…вместо… серьезного сочинения, я помещу… более веселое ижизнерадостное. — Вместо «Рассуждения о добровольном рабстве» Монтеньпоместил в следующей главе (XXIX) своих «Опытов» 29 сонетов Ла Боэси. Этистихи печатались во всех изданиях «Опытов», вышедших при жизни Монтеня, итолько незадолго до смерти, подготавливая новое издание своей книги(вышедшее в 1595 г.), Монтень изъял из нее сонеты Ла Боэси и написал: «Этистихи можно прочесть в другом месте». Однако отдельным изданием сонеты этинигде не были напечатаны.
1.
Коризанда
2.
…можно прочесть в другом месте. — См. прим. 30 Гл. XXVIII. В нашемиздании текст этой главы, как и всех остальных, дается по бордоскомуэкземпляру «Опытов» 1595 г.
Глава XXX
Об умеренности [1]
Можно подумать, что наше прикосновение несет с собою заразу; ведь мы портим все, к чему ни приложим руку, как бы ни было оно само по себе хорошо и прекрасно. Можно и к добродетели прилепиться так, что она станет порочной: для этого стоит лишь проявить к ней слишком грубое и необузданное влечение. Те, кто утверждает, будто в добродетели не бывает чрезмерного по той причине, что все чрезмерное не есть добродетель, просто играют словами:
1.
Приведенные Монтенем в этой главе примеры кровавых жертвоприношенийцитирует воинствующий атеист начала XVIII в. Жан Мелье в своем «Завещании»,XXIV.
Это не более, как философское ухищрение. Можно и чересчур любить добродетель и впасть в крайность, ревнуя к справедливости. Здесь уместно вспомнить слова апостола: «Не будьте более мудрыми, чем следует, но будьте мудрыми в меру» [3] .
Я видел одного из великих мира сего, который подорвал веру в свое благочестие, будучи слишком благочестив для людей его положения [4] .
2.
И мудрого могут назвать безумцем, справедливого — несправедливым, еслиих стремление к добродетели превосходит всякую меру (лат.) — Гораций. Послания, I, б,15–16.
3.
…будьте мудрыми в меру. — Апостол Павел. Послание к римлянам, XII,3.
4.
Я видел одного из великих мира сего… — Монтень, по-видимому,намекает на французского короля Генриха III.
Я люблю натуры умеренные и средние во всех отношениях. Чрезмерность в чем бы то ни было, даже в том, что есть благо, если не оскорбляет меня, то, во всяком случае, удивляет, и я затрудняюсь, каким бы именем ее окрестить. И мать Павсания [5] , которая первой изобличила сына и принесла первый камень, чтобы его замуровать, и диктатор Постумий [6] , осудивший на смерть своего сына только за то, что пыл юности увлек того во время успешной битвы с врагами, и он оказался немного впереди своего ряда, кажутся мне скорее странными, чем справедливыми. И я не имею ни малейшей охоты ни призывать к столь дикой и столь дорогой ценой купленной добродетели, ни следовать ей.
5.
Павсаний — спартанский полководец (V в. до н. э.), впоследствиипредавшийся персам и осужденный за это своими соотечественниками на смерть:был замурован в храме Афины, где пытался найти убежище.
6.
Авл Постумий Туберт — римский диктатор в 431 г. до н. э.Приписываемый ему приказ об обезглавлении сына — легенда.
Лучник, который допустил перелет, стоит того, чья стрела не долетела до цели. И моим глазам так же больно, когда их внезапно поражает яркий свет, как и тогда, когда я вперяю их во мрак. Калликл у Платона говорит, что крайнее увлечение философией вредно [7] , и советует не углубляться в нее далее тех пределов, в каких она полезна; если заниматься ею умеренно, она приятна и удобна, но, в конце концов, она делает человека порочным и диким, презирающим общие верования и законы, врагом приятного обхождения, врагом всех человеческих наслаждений, не способным заниматься общественной деятельностью и оказывать помощь не только другому, но и себе самому, готовым безропотно сносить оскорбления. Он вполне прав, если предаваться в философии излишествам, она отнимает у нас естественную свободу и своими докучливыми ухищрениями уводит с прекрасного и ровного пути, который начертала для нас природа.
7.
…крайнее увлечение философией вредно… — Платон. Горгий, 484 c-d.
Привязанность, которую мы питаем к нашим женам, вполне законна; теология, однако, всячески обуздывает и ограничивает ее. Я когда-то нашел у святого Фомы [8] , в том месте, где он осуждает браки между близкими родственниками, среди других доводов также и следующий: есть опасность, что чувство, питаемое к жене-родственнице, может стать неумеренным; ведь, если муж в должной мере испытывает к жене подлинную и совершенную супружескую привязанность и к ней еще добавляется та привязанность, которую мы должны испытывать к родственникам, то нет никакого сомнения, что этот излишек заставит его выйти за пределы разумного.
8.
Фома Аквинский (1225–1274) — один из виднейших католическихбогословов и представителей средневековой схоластики.
Пауки, определяющие поведение и нравы людей, — как философия и теология, — вмешиваются во все: нет среди наших дел и занятий такого, — сколь бы оно ни было личным и сокровенным, — которое могло бы укрыться от их назойливых взглядов и их суда. Избегать их умеют лишь те, кто ревниво оберегает свою свободу. Таковы женщины, предоставляющие свои прелести всякому, кто пожелает: однако стыд не велит им показываться врачу. Итак, я хочу от имени этих наук наставить мужей (если еще найдутся такие, которые и в браке сохраняют неистовство страсти), что даже те наслаждения, которые они вкушают от близости с женами, заслуживают осуждения, если при этом они забывают о должной мере, и что в законном супружестве можно так же впасть в распущенность и разврат, как и в прелюбодейной связи. Эти бесстыдные ласки, на которые толкает нас первый пыл страсти, не только исполнены непристойности, но и несут в себе пагубу нашим женам. Пусть лучше их учит бесстыдству кто-нибудь другой. Они и без того всегда готовы пойти нам навстречу. Что до меня, то я следовал лишь естественным и простым влечениям, внушаемым нам самой природой.