Оракул с Уолл-стрит
Шрифт:
Я напряг память. Эти компании были известны в истории бизнеса, но конкретно о слиянии в 1928 году я не помнил.
— Нет, а что?
— Ходят слухи, что объявят на следующей неделе. Харрисон в курсе, но держит информацию в секрете. Если мы сможем подтвердить это до официального анонса…
— Мы могли бы заработать, — закончил я за него.
— Не мы, а наши клиенты, — быстро поправил он, оглядываясь. — И фирма, конечно. А нам — признание и, возможно, ранний шанс на партнерство.
Я смотрел на него с новым пониманием. Инсайдерская
В 1928 году это не просто нормальное явление — это стандартный способ ведения бизнеса. Комиссия по ценным бумагам и биржам, которая объявит такую практику незаконной, будет создана только в 1934 году, после краха.
— Интересно, — сказал я осторожно. — Но откуда информация?
— Моя кузина работает секретаршей у одного из директоров Steel Trust, — подмигнул Бейкер. — Она слышала телефонный разговор.
— Подумаю об этом, — кивнул я, понимая, что мне нужно время, чтобы сориентироваться в этических нормах эпохи. — Кстати, ты знаешь кого-то по фамилии Риверс?
Бейкер нахмурился.
— Чарльз Риверс? Тот журналист?
— Возможно, — уклончиво ответил я.
— Странный тип. Ведет экономическую колонку в «Herald Tribune», но постоянно пишет всякие разоблачения. Почему ты спрашиваешь?
— Он оставил мне записку. Хочет встретиться.
Бейкер присвистнул:
— Осторожнее с ним. Харрисон его на дух не переносит. Если узнает, что ты якшаешься с журналюгой, ты можешь лишиться места.
Я кивнул, впитывая информацию. Итак, Риверс — журналист, критикующий Уолл-стрит. И он нашел в бумагах Харрисона то, что может пролить свет на смерть отца Стерлинга…
— Эй, Стерлинг! Проснись! — Бейкер щелкнул пальцами перед моим лицом. — Ты опять витаешь в облаках. Нам пора, встреча в девять.
Я взглянул на карманные часы. Восемь сорок пять.
— Да, конечно, пойдем.
Мы направились к внушительному зданию с колоннами и медной табличкой «Харрисон и Партнеры» у входа.
Я глубоко вдохнул, готовясь войти в офис, где мне предстояло не только изображать Уильяма Стерлинга, но и начать строить мою новую финансовую империю.
Перед дверьми я остановился и в последний раз оглянулся на улицу. Солнечный свет играл на стеклах небоскребов, автомобили сияли хромом, люди улыбались в предвкушении еще одного дня безграничных возможностей.
— Стерлинг! Ты идешь? — нетерпеливо окликнул Бейкер, придерживая дверь.
— Иду, — ответил я и шагнул в здание, оставляя за спиной беззаботный летний день 1928 года.
Массивная дубовая дверь «Харрисон Партнеры» закрылась за нами с тяжелым звуком, отрезая уличный шум.
Мраморный вестибюль поражал своей роскошью. Полированные колонны, хрустальные светильники, начищенная до блеска латунная фурнитура. Компания явно процветала и не стеснялась это демонстрировать.
— Доброе утро, мистер Бейкер, мистер Стерлинг, — чопорно поприветствовал нас пожилой швейцар в безупречной форме с золотыми пуговицами.
— Доброе, Джеймс, — ответил Бейкер, привычно передавая ему шляпу.
— Благодарю за беспокойство, сэр. Лучше, — улыбнулся швейцар. — Мистер Харрисон уже прибыл и спрашивал о вас.
Бейкер заметно напрягся.
— Уже здесь? В такую рань?
— Да, сэр. И, кажется, не в духе.
— Чудесное начало дня, — пробормотал Бейкер. — Идем, Стерлинг. Нельзя заставлять его ждать.
Мы поднялись на лифте с решетчатыми дверями, управляемом лифтером в белых перчатках. Четвертый этаж встретил нас коридором с портретами основателей компании, глядящих на посетителей с фотографической серьезностью прошлой эпохи.
На стене тикали массивные часы. Восемь пятьдесят.
— Опаздываем, — прошипел Бейкер, ускоряя шаг.
Наконец, двойные двери распахнулись, и мы вошли в огромный, залитый утренним светом торговый зал.
По меркам двадцать первого века, это выглядело как декорация исторического фильма.
Ряды дубовых столов, за которыми сидели десятки мужчин (и ни одной женщины) в строгих костюмах. На каждом столе громоздкий телефонный аппарат с поворотным диском и стопки бумаг. Вдоль стен деревянные шкафы с бесконечными ящиками картотеки и полками, заставленными гроссбухами.
Комната гудела от телефонных звонков, стука пишущих машинок и негромких разговоров. В дальнем углу стояло нечто, привлекшее мое особое внимание. Тикер-машина, выплевывающая бесконечную ленту бумаги с последними котировками. Несколько клерков постоянно отрывали куски этой ленты и разносили по столам.
— Стерлинг, твое место там, — Бейкер указал на скромный стол в углу, где сидели еще трое молодых людей. — Стажерский уголок. Я должен проверить сообщения. Увидимся на совещании.
Он поспешил к своему столу, расположенному ближе к центру зала.
Я направился к указанному месту, стараясь выглядеть так, будто точно знаю, куда иду.
Трое молодых людей за столом, все примерно одного со мной возраста, подняли глаза. Память Стерлинга услужливо подсказала их имена.
Джонатан Прайс, сын банкира из Бостона; Ричард «Дикки» Ван Дорен, отпрыск старой нью-йоркской семьи; и Томас Эдвардс, единственный, кто, как и Стерлинг, пробивался из низов, получив место благодаря стипендии в Йеле.
— Смотрите-ка, Стерлинг соизволил явиться, — протянул Ван Дорен, откидываясь на стуле. — Мы заключали пари, появишься ты сегодня или опять сошлешься на свои загадочные мигрени.
— Доброе утро и тебе, Дикки, — ответил я, усаживаясь за свободный угол стола.
— Ты как раз вовремя, — серьезно сказал Эдвардс. — Харрисон в бешенстве. United Steel упали на полтора пункта вчера к закрытию. Он вызвал всех руководителей отделов на ковёр.
— А нам стажерам дали задание особой важности, — с наигранной торжественностью добавил Прайс. — Сбор и сортировка всех отчетов по промышленному сектору за последние шесть месяцев. Срочно.
Он указал на огромную стопку папок в центре стола.