Оранжевое солнце
Шрифт:
Дорж, смахивая куржак с плеч отца, молчал.
Отец чертил на снегу кнутовищем:
— Вот Белая гора, надо скот гнать сюда — равнина; почему же он оказался тут, где беда, гибель?..
Что ответить отцу? Сколько ни ройся в голове, не сыщешь нужных слов, они вылетели, как дым из дымника юрты. Подъехала Дулма.
— Что вы стоите? День на исходе, скот разбрелся во все стороны... Почему-то бык едва плетется, волочит окровавленную заднюю ногу... Уж не волки ли?
Глаза Цого и Доржа встретились, но тайны не выдали, Дулма
...Буря разразилась позже, скот уже был в загонах. В юрте жарко, наваристый чай пили не торопясь, Цого рассказывал:
— Жизнь монголов повернулась, совсем повернулась... Молодое кипит, пенится. Что я видел своими глазами, что я слышал своими ушами, пересказать не берусь... Ни Эрдэнэ, ни Гомбо в нашу юрту не вернутся. Да и что им тут делать? Для них открылась такая жизнь, нам с тобой, Дулма, и во сне не виделось. Эрдэнэ скоро будет техником, Гомбо — мастером. Будь я молодым, я с ними бы пошел...
Дулма обиделась:
— Комолому быку только рогов не хватает, всех бы забодал...
Цого скосил на нее строгие глаза, она на минутку замолчала, спросила полушепотом:
— Что ты наговорил? Какой техник? Какой мастер?
— Эрдэнэ станет воду из-под земли добывать...
— Что, мало у нас воды в реках, озерах, мало ее дает дождь? — удивленно замигала Дулма.
— В Гоби... Поняла, в Гоби... Откуда там вода? Земля раскалена, песок и камни горят...
Дорж не согласился:
— Все горит, воды нет, как же живут? Монголия гордится Гоби; там много скота, и скот отличный... Ты же знаешь, отец...
Цого поскреб переносицу, вытер ладонью губы, подвигал морщинками на лбу:
— Знаю. Привыкли... Воду находят, но мало, беречь умеют, вот и живут...
Дулма расплакалась:
— Как же будет жить наш Эрдэнэ? Он к Гоби не привык, захворать может... От жары у него всегда голова болела, а гобийскую жару...
Успокоил ее Дорж:
— Живут люди в Гоби, и все довольны, на степь ее никогда не променяют. Учился я с одним гобийцем. Звал меня к себе, говорит: моя солнечная Гоби — лучшее место на земле...
— А Гомбо, какой же мастер? — вздохнула Дулма.
— О, Дулма, такого мастера, век проживаю, а нигде не встречал.
Цого потянул к себе кожаный мешок, развязал его и начал ставить на стол фигурки коров, быков, лошадей, овечек, коз, верблюдов, выточенных из дерева, искусно отполированных.
— Смотри, скот жирный, гладкий, отъелся он к осени...
Дулма застыла удивленная, терла глаза платком, мигала, щупала фигурки. Рассматривал их и Дорж. Все молчали. Хитрые щелки глаз Цого светились. Он сгреб фигурки в кучу.
— Тонкая работа, ставь, Дулма, богатое стадо на комод. Любуйся, славь умелые руки... Мы с Доржем будем пасти скот
Дулма отшатнулась, у нее голова закружилась, а перед глазами среди чашек и тарелок запрыгали лошадки, коровки, козочки, а золотисто-светлый верблюд стукнул ногой по чашке, она упала со стола.
— Где ты купил это деревянное стадо? Кто в нашей юрте будет играть им? Или мы с тобою уже дети?..
— Дорогой подарочек игрушечных дел мастера, твоего любимца Гомбо...
Дулма совсем растерялась:
— Был маленьким — игрушек не терпел, а вырос... — Она не договорила, приложила кончик платка к мокрым глазам.
Цого и Дорж ее успокаивали; глаза высохнут, тогда все поймет, но глаза у нее тусклы, понять ей трудно: Гомбо мастер, Гомбо прислал игрушки...
Цого, чтобы ободрить Дулму, выхватил из-за пазухи трубку, поднял над головой:
— Где ваши глаза? Гомбо подарил мне трубку... Видите, какие узоры? Она крепче кости, выточена из корня красного боярышника. Ни у кого нет такой золотой трубки!.. Да, совсем забыл. Дулма, возьми свой подарок. Тебе Эрдэнэ и Гомбо послали. — Он вынул из мешка платок, связанный из верблюжьего пуха.
Дулма обрадовалась, однако сомнения не оставили ее:
— Цого, ты не сказал, как жить будет наш Гомбо?.. Накормит ли его деревянное стадо?
— Еще нас с тобой накормит. Головой своей старой прикинь, игрушки для детей. Звезды — цветы неба, дети — цветы нашей жизни... Молодец Гомбо, молодец и Эрдэнэ...
Дулма сидела сгорбившись, поглаживая на коленях пуховый платок, подняла голову, посмотрела на Цого:
— А как живет Бодо? Где же его Цэцэг?
— Цэцэг пошла работать в лабораторию на завод.
— Не поет? Голосок повял?
— Поет. На заводе, в кружке самодеятельности, степным жаворонком заливается... Ну, пора спать.
— Нет, отец, важный разговор будет с тобой.
— Большой? Подожди, Дорж. Налей-ка, Дулма, еще чашечку, да покрепче...
Потрескивал огонек в печурке, злился ветер в степи. Не успела Дулма наполнить чашки, послышалось мычание. Цого насторожился. Мычал бык. Чай не стали пить, поднялись из-за стола. Отец взглянул на сына:
— Дорж, уважаемый фельдшер, пойдем, надо помочь быку. Раньше-то не догадались. Дулма, где фонарь, ведро?
Дорж взял санитарную сумку. Дулма — ведро с горячей водой, Цого — веревки, захватил горсть соли. Бык стоял смирно.
Молодой фельдшер сказал с важностью специалиста:
— Хотя рана большая, заживет, бык и хромать не будет, пуля не задела кость...
— Пошли, — круто повернулся отец, — теперь можно начать и важный разговор.
Вернувшись в юрту, сели за стол. Дулма наполнила чашки горячим чаем.
Дорж пододвинулся к отцу, подумал: «Начну не спеша, начну издалека».
— Тебе, отец, да и маме тяжело кочевать, пасти скот... Скота много. Не пора ли позаботиться об отдыхе?