Орден неудачников
Шрифт:
— Я тебе хвост отгрызу, — пообещала Биси с набитым ртом.
— Я не знаю точно, сколько лет мне самому. Когда я был совсем мал, на этих землях всё время бушевали войны, а потом их объединил император-основатель Чэнь.
— Двести? — сказала Ло Мэнсюэ робко.
— Пусть будет двести три. Или двести четыре. Вам, наверно, удобнее знать точно… Я выучил, конечно, «Канон иглоукалывания», но лучше разбираюсь в травах. Я сказал вам, что я из народа Южного моря, но я не помню своей родни и даже никогда не встречал подобных себе. Если я и родился в море, этого я тоже
— Да что родня! — Биси разом перестала и жевать, и кривляться. Теперь её гнев был непритворным, и в первый раз за всё время, что он её знал, она по-настоящему испугала Чжан Вэйдэ, хотя у неё не отросли клыки и когти, даже глаза не светились, а просто глядели бешено, да ещё что-то клекотало в горле. — Я от них отреклась. Они сказали, моя мать нечистая. Сказали, что не примут её назад. Они сами — грязь. Я плюю на их холмы и норы. На их могилы.
— Мои родители умерли в Цичжоу в год великого мора, — сказал Сун Юньхао. — Потом господин Бай взял меня телохранителем к сыну, но я не уберёг его. Весной мне будет двадцать девять, но я не уверен, что доживу до весны. Впрочем, я и раньше никогда не загадывал на будущий год.
— Я выжила, хотя никогда не была лучше всех, — проговорила Ло Мэнсюэ тихо. — Другие были талантливее меня. Просто… лучше. Ши-эру было три.
Раньше она никогда не говорила, как звали призрачного малыша в тигровых туфельках.
— Мне не нравится эта игра, — сказала Биси сквозь зубы.
— Не бойтесь, я уже наплакалась, — заверила Ло Мэнсюэ, глубоко вздохнув. — Хотите кашу?
— Каша без курицы вообще бессмысленна.
— Она с хурмой.
— С хурмой ладно, — смилостивилась Биси.
— Не нужно горевать, — Чжан Вэйдэ потянулся за кувшином, плеснул вина в чарку и вдруг, по какому-то наитию, вскочил и вылил вино полукругом на пожелтелую траву.
— Этой чашей, — сказал он медленно, — мы провожаем мёртвых. Но нам самим нужно как-то дожить до весны. Раз небеса нас свели вместе, мы можем вместе пойти в Иньчжоу. И потом, ловушки. — Он налил ещё вина, уже себе, и проглотил, не чувствуя вкуса. — Брат Сун, что ты закатываешь глаза? Про Иньчжоу это была твоя идея, и про ловушки тоже. Ты сам сказал, что в одиночку выходить на крупную нечисть, вооружившись только клинком, тебе тяжело.
— Я могу подумать про ловушки, — сказала Ло Мэнсюэ, оживившись, ровно тем же застенчивым, но полным надежды тоном, каким говорила про свои блюда. — Построения у меня обычно получаются, а если меня кто-нибудь поддержит — Вэйдэ? — будет ещё легче. Это довольно разумно.
— Разумно не расставаться перед зимой, — проговорил Чжан Вэйдэ с нажимом. — Когда придёт весна, что-нибудь решим.
— Когда придёт, — повторил Сун Юньхао и тоже вылил полную чарку на траву.
— Не тратьте вино, — буркнула Биси. — Моя младшая сестричка всё равно не будет пить.
Наставник тоже пил редко, но любил ли он вино, Чжан Вэйдэ не мог сказать. Удивительно, как мало он вообще знал о наставнике.
— Жалко, нету циня, — сказал он задумчиво.
Сун Юньхао отчего-то страшно удивился:
— Ты умеешь играть?
— Не
Прозрачные небеса были высоки, но не казались безнадёжно далёкими.
Чжан Вэйдэ никогда не умел говорить громко — или разучился так давно, что уже не помнил, каким звонким может казаться собственный голос, как упрямо и легко он может взмывать ввысь.
— Любовью своею
оставил меня государь,
Но горные кручи
вовеки мне будут верны.
Сун Юньхао махнул рукой: — Да в преисподнюю смертных государей, — но Ло Мэнсюэ глянула на него укоризненно, а Биси пробормотала: «Красиво», и Чжан Вэйдэ, воодушевлённый их тёплым приёмом и странностями, которые творились с его голосом, читал ещё строки Малого Се, а может, кого-то иного из трёх Се. Он вдруг приобрёл уверенность в своих исполнительских талантах, но совершенно не был уверен, что не путает строчки.
Биси пела, в упоении прикрыв глаза и наклонив голову, куда музыкальнее, чем тогда в усадьбе, но отчего-то она знала только кусочки из Шицзин, ворох развратных городских песенок и очень странное, протяжное нечто, под которое лисы, видно, не то укладывали детей спать, не то хоронили своих покойников. Под эту лисью колыбельную они с Биси прыгали не в такт, держась за руки, — танцем это назвать было сложно, — пока Биси зачем-то не накинула свою шаль ему на голову.
У Ло Мэнсюэ был венок из диких хризантем на голове, наверно, работы Тянь Жэня, и тонкая гирлянда на ножнах меча; ещё один, совсем крохотный веночек, болтался на рукояти Гунпин. У Сун Юньхао единственный цветок на длинном стебле торчал из-под ворота халата. Биси отщипывала лепестки по одному и кидала в чарку — кажется, у неё уже с полсотни там уместилось.
Тянь Жэнь поддёрнул рукава, и оказалось, что у него цветочные браслеты, но Биси их сорвала, сказав: «Прям как кандалы». Это было особенно забавно потому, что у неё самой руки были все в браслетах, но Тянь Жэнь не возмутился. Она распотрошила два последних, огромных цветка и сосредоточенно насыпала лепестки ему на голову.
Сун Юньхао упрямо твердил, что на двойную девятку надо носить в причёске кизил, хотя это всё, в сущности, ерунда, байки смертных, но всё равно нужен кизил, и Чжан Вэйдэ понял, что даже не знает, как это самый кизиловый кустик выглядит. Тянь Жэнь сказал, что в глубине гор его много, но на поиски никто не пошёл.
— Сегодня до неба можно достать, — сказал Чжан Вэйдэ, поправляя шаль на плече. Он думал об этом постоянно — надо было только как-то разъяснить другим. — Отправить весточку с гусями. Или с воздушным змеем.
Он ждал, что Сун Юньхао и змея назовёт ерундой, но тот грустно вздохнул и пробормотал:
— Да, что ж это я! Змея надо было с утра склепать.
— У меня есть бумага, — Чжан Вэйдэ полез за шиворот. — Мы же с тобой купили…
— Для талисманов.
— Вот и будет как талисман.