Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
Пригнувшись, я что есть сил метнулся к сторожевой башне аббатства, чья темная громада наконец-то показалась справа от меня. Двое британцев затаились у самого входа в башню, и если бы эти торопыги не выскочили мне навстречу, а подождали, пока я сам подойду поближе, то рассказ мой на том и закончился бы. К счастью, у англичан не хватило выдержки, а я, завидев два темных силуэта, ринувшихся мне навстречу, даже не подумал отвернуть в сторону.
Первый из них очень удачно подставил правый бок, и мой кинжал, неприятно скрежетнув о поддетую кольчугу, пробил ему печень, да там и остался. Второй оказался удачливее, он сумел
Снизу донеслись торопливые шаги, а я все звонил и звонил в колокол, пробуждая аббатство. Дождавшись, пока воины, бегущие по лестнице, не подберутся совсем близко, я выпустил из рук веревку и распластался на полу.
Оказалось, заставить замолчать колокол послали всего двоих. Как только первый из них высунул голову на площадку, я быстро полоснул его по лицу, стараясь зацепить глаза. С истошным криком раненый повалился назад, я прыгнул следом и тут же пришпилил к ступеням второго, который беспомощно барахтался под тяжестью упавшего сверху товарища.
– И это все, что вы нашли? – хмыкнул я, перепрыгивая вниз сразу через три ступеньки. – Чтобы справиться со мной, вам придется послать кого-нибудь покрепче!
Из дверей сторожевой башни выскакивать не стал, я вам не какой-нибудь безбашенный британец, чтобы высовывать голову, не подумав, а сперва внимательно прислушался. Поданный мною сигнал тревоги не остался незамеченным, из зданий аббатства выбегали воины и монахи с оружием в руках, двор осветился пылающими факелами, отовсюду раздавался звон железа, яростные крики и стоны умирающих.
Подхватив с земли оброненное кем-то копье, я с силой метнул его, пробив грудь громадному англичанину, набегающему на меня с оглушительным ревом. Дальнее я побежал, вооруженный его топором, уж больно удобно легла в ладонь отполированная рукоять.
Подробности того ночного боя я помню плохо, все путается, сколько ни напрягаю память. Вот я дерусь плечом к плечу с капитаном Готье, но нападающим удалось распахнуть ворота, и во двор аббатства с торжествующим ревом врываются всадники в тяжелой броне, топча и пронзая копьями защитников. Слева пылает здание зернохранилища, языки пламени рвутся из-под крыши, тонкими желтыми пальцами лаская черепицу, которая трескается с таким грохотом, словно одновременно палят десятки ружей.
В какой-то момент я обнаруживаю себя в числе защитников главного здания аббатства. Отряд английских лучников почти в упор расстреливает нас тяжелыми бронебойными стрелами, те бьют со страшной силой, с легкостью проламывая кольчуги, насквозь прошивая щиты. Мы отступаем, уже последним я заскакиваю внутрь. С оглушительным лязгом за моей спиной захлопывается входная дверь, сплошь обитая железными полосами и массивная, как скала. Тут же с улицы в нее начинают лупить огромные топоры, прогибая доски, словно те выструганы не из дуба, а из пенопласта.
Я
С другой стороны рядом с аббатом переминается с ноги на ногу отец Антуан, лицо темнее тучи. И что, позвольте спросить, делает здесь любимчик моего наставника, если сейчас он должен быть рядом с Жанной? На кого он ее оставил, негодяй?
Воины, собравшиеся перед дверьми, изготовились к последнему бою, их лица суровы и решительны, но я отчетливо различаю безнадежность, затаившуюся в глубине глаз. После очередного удара топора из петель с оглушительным звоном вылетает массивный железный засов, и каменная плита пола с готовностью трескается под его тяжестью. Хорошо хоть, что воин, стоящий первым, успевает убрать ногу. Тут же дверь с треском распахивается, и в коридор вваливаются сразу трое здоровенных британцев в тяжелых панцирях. Щиты у них огромные, коня спрятать можно, окровавленные наконечники копий англичане выставили далеко вперед.
Я бьюсь рядом со всеми, и нас остается все меньше, вот слева от меня рушится на колени один из воинов-монахов, с отвратительным хрустом на его затылок опускается шипастая палица, превращая верхушку головы в кровавое месиво. Я отсекаю убийце руку, он с воем отшатывается назад, кровь из обрубка щедро плещет на пол и стены. Тут же передо мной вырастают сразу двое британцев, их зубы оскалены, глаза победно полыхают, в руках огромные боевые топоры. Мне некогда ударить в ответ, я едва успеваю прикрываться щитом, который жалобно трещит и прогибается под тяжелыми ударами. Меня как пушинку отбрасывает в сторону, и в бой вступает телохранитель аббата. С теснившими меня воинами он разделывается, тратя на каждого по одному удару, тут же прыгает вперед, сметая пред собой англичан, как гнилую солому.
Пользуясь передышкой, я кидаю взгляд за спину и как раз успеваю заметить, как отец Антуан вонзает кинжал в сердце аббату де Ортону. Из отличной стали выкован тот клинок, раз сумел раздвинуть кольца кольчуги, да и направляет его твердая рука! Мне ли не знать, сколько сил таится в теле предателя.
С яростным ревом я кидаю в отца Антуана чудом сохранившийся метательный нож, но гад успевает пригнуться. Мой крик привлекает внимание телохранителя аббата, а это уже гораздо хуже. Какое-то мгновение верзила переводит недоумевающий взгляд с меня на умирающего господина, и тут отец Антуан, обличающе уставив палец в мою сторону, начинает кричать:
– Убийца! Это он убил нашего аббата!
Обвинение столь чудовищно, что от неожиданности я замираю на месте и хватаю воздух ртом, не сводя с отца Антуана потрясенного взгляда. Вбивая в пол тяжелые шаги, телохранитель аббата движется ко мне, взгляд его кипит ненавистью. Он вскидывает к потолку булаву чудовищного размера, но тут нападающие врываются внутрь в таком количестве, что попросту сшибают меня с ног. Кое-как я встаю на четвереньки и ползу, с трудом протискиваясь между десятками топчущихся ног. Мне то и дело наступают на руки, едва не расплющивая пальцы. Уже в самых дверях я пытаюсь подняться, но чей-то мощный удар отправляет меня в небытие.