Орджоникидзе
Шрифт:
Откуда бы такая изумительная осведомленность заграничной агентуры департамента полиции?
…Занимались в партийной школе много и усердно.
Ленин читал курс политической экономии, теорию и практику социализма, аграрный вопрос, Рязанов — историю западноевропейского рабочего движения, Стеклов и Финн-Енотаевский — государственное право, Луначарский — литературу. Инесса Арманд вела семинары, Станислав Вольский преподавал газетную технику.
Вечера часто проводили в поле. По русской привычке лежали под скирдами, говорили о всякой всячине, пели. Звучным сильным голосом выделялся делегат из Киева Малиновский, молодой рыжеватый парень. Был он тих и услужлив.
Более тесной компанией — "Ильичи", Арманд, Серго, Луначарский — ходили в театры, чаще на окраинах Парижа.
Под нажимом Инессы выкраивали время и для концертов. Она и сама часто играла, и больше всего Бетховена. Если настроение было совсем хорошим, Серго под аккомпанемент Инессы пел грузинские песни.
Как-то после театра Ленин позвал Серго погулять по Парижу. Едва они остались вдвоем, спросил:
— Как вы отнесетесь к предложению немедленно выехать в Россию?
Серго вспыхнул.
— Владимир Ильич, вы спрашиваете… вы не уверены?!
Ленин взял Серго под руку. Впервые вместо обычного обращения "товарищ" душевно назвал:
— Дорогой друг! Убеждать меня слишком поздно. Сегодня на совещании членов ЦК, живущих за границей, я, наконец, добился согласия послать в Россию уполномоченного. Поедете вы. С вами Семен и Захар. Сформируете Российскую организационную комиссию. Архиэнергично начнете готовить партийную конференцию. Она покончит навсегда с остатками формального объединения с меньшевиками, возродит нашу революционную большевистскую партию. Я подчеркиваю, возродит, ибо большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 года!
Остановились возле знакомого Ильичу продавца жареных каштанов. Серго по старой имеретинской привычке набил себе карманы. Ильич улыбнулся. Однажды в Женеве он отрядил Надежду Константиновну с утра пораньше к Миха Цхакая — говорили, что Миха совсем без денег, скрывает это и питается одними каштанами — дикими, сырыми. Надежда Константиновна застала Миха за столом, он что-то писал, а вокруг горками лежали каштаны. "Провинившийся" был немедленно отведен к Владимиру Ильичу и признался, что действительно собирает каштаны во время прогулок, очень их любит… перебирать в руках, как четки, когда о чем-нибудь крепко задумается. А в пищу дикие каштаны вовсе не годятся.
Повернули назад. Снова неторопливо зашагали вниз по бульвару, продолжая волновавший обоих разговор. Ленин, будто вскользь, обронил фразу, сразу придавшую беседе острый характер.
— Вам, Серго, знакомо выражение "заграничная буря в стакане воды"?
По тому, как это было сказано, Орджоникидзе понял, что Ленин не сомневался и не ждал от него подтверждения. Скорее это был ответ Ильича на вопрос, который Серго так и не решился задать. Много раз он порывался спросить, знает ли Владимир Ильич о письмах Кобы, о его пренебрежительных отзывах "заграничная буря в стакане воды"… Был бы Коба здесь, Серго не посчитался бы с его обидчивым характером. Но Серго не хотел — это чересчур больно — услышать из уст Ильича слова, осуждающие друга, томящегося в ссылке.
Тут же мелькнула, в сущности, совсем неважная мысль — откуда известно Ленину? От Миха, Шаумяна или от не так давно приехавшего из Тифлиса Фидия? А может быть, от Владимира Бобровского? Ему было адресовано письмо Кобы из Сольвычегодска, [27] а ведь он давний, близкий знакомый Ленина, по его поручению долгое время провел в Грузии…
— Ишь ты, "заграничная буря в стакане воды", — повторил Ленин. — Экая ахинея!
— Владимир Ильич, не надо! — еще не понимая, против чего он протестует, попросил Серго. — Коба наш товарищ! Меня с ним многое связывает.
27
24 января 1911 года Коба-Сталин писал из Сольвычегодска Бобровскому: "О заграничной "буре в стакане", конечно, слышали: блоки — Ленина — Плеханова с одной стороны, и Троцкого — Мартова — Богданова с другой. Отношение
Письмо в свое время было перлюстрировано полицией, а в годы работы Серго секретарем Закавказского крайкома партии опубликовано на страницах тифлисской газеты "Заря Востока". Второе письмо Кобы. Другой адресат, другая дата. "Где корни этой "бури в стакане воды"?.. В "философских" разногласиях? В тактических? В вопросах организационной политики (отношение к левым меньшевикам и т. д.)? В самолюбиях "различных я"?" Третье письмо. "Как тебе понравилась новая книга Богданова? По-моему, некоторые отдельные промахи Ильича очень метко и правильно отмечены. Правильно также указание на то, что материализм Ильича во многом отличается от такового Плеханова, что вопреки требованиям логики (в угоду дипломатии?) Ильич старается затушевать…"
— Как же, знаю, — охотно подтвердил Ильич. — У меня самого хорошие воспоминания о Сталине. Я хвалил его "Заметки делегата" о Лондонском съезде партии и особенно "Письма с Кавказа". Только революция еще не победила и не дала нам права ставить над интересами дела личные симпатии и всякие хорошие воспоминания… Вы, кавказцы, очень дорожите товариществом. Помню, на III съезд Кавказу предоставили три мандата. Приехали четыре человека. Расспрашиваю Миха Цхакая: кому же принадлежат мандаты? Кто получил большинство голосов? Миха возмущенно ответил: "Да разве у нас на Кавказе голосуют?! Мы дела все решаем по-товарищески. Нас послали четырех, а сколько мандатов, не важно…"
Ленин снова нахмурился.
— Говорите — "Коба наш товарищ", дескать, большевик, не перемахнет. А что непоследователен, на это закрываете глаза? Нигилистические шуточки "о буре в стакане" выдают незрелость Кобы как марксиста.
Не будем обольщаться! Распад и шатания чрезвычайно велики. Против нас не только авторы сборника "Вехи" — этой энциклопедии буржуазного ренегатства. В стане противника и правые ликвидаторы, добивающиеся разрешения на организацию легальной столыпинской рабочей партии, и ликвидаторы "слева", й революционеры фразы — отзовисты и "внефракционные" поклонники Троцкого… На местах партийные организации разгромлены охранкой… Не забывайте, царское правительство тоже имеет за плечами опыт 1905 года. Теперь оно опутывает рабочие организации густой сетью провокатуры. Это не старые шпики, торчащие на углах! Вы с этим столкнетесь, едва приступите к работе в России.
В сроках Владимир Ильич ошибся. Серго еще оставался во Франции, а в Петербурге "Южный" отдел департамента полиции уже располагал прелюбопытным сообщением из Лонжюмо. Директор департамента Белецкий остро отточенным зеленым карандашом дважды подчеркнул строки, вызвавшие крайнее беспокойство: "Имеются полные основания утверждать, что он также командирован Лениным с особыми инструкциями в Россию".
Из предыдущего текста легко понять, что "он" — это… "Серго", грузин или армянин по народности — провокатор сомневался в национальности Серго, — "Ярый ленинец по убеждениям; его приметы: около 26–28 лет от роду, среднего роста и телосложения, продолговатое худощавое лицо, брюнет, усы и борода бриты, волосы зачесаны назад; носит черный костюм, белую соломенную шляпу, штиблеты; по-видимому, интеллигент; приличная внешность.
Заявив о болезни горла или уха, уехал из Лонжюмо в Париж, якобы делать себе операцию…"
Духовный наставник российской тайной полиции Зубатов звал своих коллег: "Вы, господа, должны смотреть на тайного сотрудника, как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно… Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму".