Орёлъ i соколъ
Шрифт:
Саша Мельников сидел в переднем кресле, а самолетом управлял сидевший позади его – командующий пятой воздушной армией – генерал Затонов.
– Ноль первый, я Тюмень, ноль первый, ответь Тюмени, – послышалось в наушниках.
– Я ноль первый, я ноль первый, слышу тебя Тюмень, – в наушниках уверенно звучал командирский бас генерала Затонова.
– Переходите на связь с вышкой "Урал сорок семь" седьмой канал, переходите на связь с вышкой "Урал сорок семь" седьмой канал – Добро, Тюмень, перехожу на связь с "Урал сорок семь" седьмой канал.
Генерал
– Ноль первый, я "Урал сорок семь", слышу вас хорошо, – ответил КДП.
– "Урал сорок семь, я ноль первый, подтвердите 1001, подтвердите 1001" – рокотал Затонов.
Саше доводилось много общаться с летчиками, и он уже знал, что подтверждение кодом "1001" означало, что вышка видит их на своем локаторе – Ноль первый, я Урал 47, "1001" подтверждаю. Курс в расчетную 160 градусов, по давлению аэродрома 763 занимайте 2700.
– Урал 47, я 01, вас понял, в расчетную с курсом 160, занимаю 2700 по давлению
763.
Саша понял, что командир сейчас будет заходить на посадку и предложенный ему эшелон 2700 метров – выверит, подстроив бортовой высотомер по атмосферному давлению принимающего их аэродрома.
Саша тоже мог видеть проекции на ИЛС – на индикаторе лобового стекла.
Вертикальная линия показывала точность захода на полосу по курсу, а горизонтальная линия – показывала точность снижения по глиссаде. Пересечение же двух линий в пределах центрального кружка ИЛС свидетельствовало о нахождении самолета в равносигнальных зонах курсового и глисадного радиомаяков с точностью до трех метров… .
– Я, наверное, смог бы и сам, – подумал Саша, глядя на движения ручки управления, качающейся то немного влево и вправо, то немного взад и вперед. Это генерал Затонов то клал машину в небольшой крен, то задирал, то опускал ей нос.
А вот ручка управления двигателем ушла немного назад, это Затонов уменьшил обороты.
А вот мягко утопилась левая педаль и земля под самолетом повернулась вправо.
За час полета Саша уже кое-в чем успел разобраться.
Наклонением ручки машина кладется на крыло, и чтобы повернуть, необходимо взять ручку чуть на себя и отдать педаль.
Скользить по воздуху, поворачивать, надо опираясь на этот самый воздух. Поэтому в авиации, в отличие от автогонок – есть понятие крена и виража. Поворот машины обязательно сопровождается синхронным ее наклоном.
Ручку вбок и на себя, а педаль от себя. Ручку вбок и на себя, а педаль от себя…
– Ноль первый, я Урал 47, ноль первый, я Урал 47, – на полосе ветер встречный пятнадцать, на полосе ветер встречный пятнадцать.
– Урал 47, я 01, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы.
Теперь посадочную полосу бетона видел и Саша.
Вон она…
А без приборов, да без наведения с КДП – с командно диспетчерского
Кругом белые снега, да и полоса тоже – белая-белая…
Белое на белом.
Машину тряхнуло.
И сразу перегрузка бросила Сашу вперед, заставив его повиснуть на пристяжных ремнях.
Это вышел тормозной парашют, и это Затонов нажал на тормоза…
Сушка встала посреди поля.
До едва различимой в белесой пелене вышки не доехали метров триста.
Затонов отщелкнул замки фонаря кабины, и послушное гидравлике остекление, единым для спарки блоком поднялось под сорок пять градусов.
Саша поднял забрало шлема, снял кислородную маску, вдохнул морозной сибирской свежести.
К ним по полосе уже мчалась дежурная УАЗка.
– Ну, счастливо тебе, Саша, – сказал Затонов.
– Спасибо, командир, – ответил Саша, – авось еще встретимся.
– Старцеву привет мой передавай.
– Передам… …
Едва сняв в дежурке противоперегрузочный комбинезон, едва переодевшись, в заботливо приготовленный местными ребятами камуфляж с майорскими погонами, причем именно по Сашиному росту и размеру, что он с благодарностью отметил про себя, едва выпив чашку горячего какао, что подала ему красивая девушка в форме сержанта российских ВВС, Мельников попал в объятья Цугаринова.
– Где ты пропадал, чёрт! – приговаривал Цугаринов, уминая Сашины спину и плечи.
– Я Катьку свою искал, – товарищ полковник, – ответил Саша, тоже похлопывая Цугаринова по плечам и по спине.
– Дурак ты, Сашка, дурак, – немного отстраняясь, сказал Цугаринов с улыбкой, – мы же команда, поэтому все, даже поиски родной жены должны вестись только в команде, а Ты? Эх, дурак!
Цугаринов с укоризной поглядел на Мельникова, – а ты, занялся индивидуальным сыском! В такой то катаклизме! Старцев без тебя тут совсем как без рук! И чего стоило мне тебя найти! Не стыдно?
– Стыдно, товарищ полковник, стыдно, – покорно кивнул Мельников.
– Ты старику не ври, а бей на эмоции, – посоветовал Цугаринов, когда уже сели в машину и та – по пустынной бетонке помчала их в сторону секретного портала, – старик тебя любит и простит, а ведь невыход спецагента на связь в момент дня "Д" и часа "Ч" – это больше чем преступление, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Саша, – могут и расстрелять.
– А на кой хрен ты нам нужен расстрелянный? – хмыкнул Цугаринов, – ты нам нужен живой и злой на Ходжахмета.
– Так это Ходжахмет за всем этим стоит? – спросил Саша, – тот самый Володя Ходяков что с нашим стариком в Афгане начинал?
– Именно, дорогой мой, – кивнул Цугаринов, – в том то и пикантность ситуации, что старик, как командующий резервной ставки Президента знает своего противника лично.
– Да! Это вам не Усамма Бен-Ладен! – хмыкнул Саша, – Ходжахмета мы еще по Чечне помним и знаем и личные счеты с ним имеем.
– И более того, – сделав очень серьезное лицо, каким-то не своим голосом сказал Цугаринов, – и более того, Саша, теперь личные счеты с Ходжаевым есть и у тебя.